НП-2 (2007 г.)
Шрифт:
Тут надо отдать должное моей сложной бабушке. Несмотря на то, что именно их отношения с моим отцом, в первую очередь, по версии уже обоих моих родителей, и разрушили их брак, я никогда в жизни не слышал от неё ничего плохого о своём отце. В отличие, опять же, от моей матери. Бабушка просто не считала нужным со мной о нём говорить. Однако когда отец начал каждый год поздравлять меня с днём рождения, а на шестнадцатилетие и вовсе прислал мне целое письмо и каких-то денег, именно бабушка стала время от времени капать мне на мозги и спрашивать, ответил ли я ему; что я должен это сделать; что это нехорошо; что он – мой отец и прочее J. Такая вот ёбаная сука-волчок человеческой жизни J.
А я действительно всё никак
Когда мне исполнилось 17, мы всё-таки встретились с ним. На этот день рождения он прислал мне даже посылку. В ней были электронные наручные часы и точь-в-точь такой же православный перстень с надписью «спаси и сохрани», что мне в Харькове, многие годы спустя, не спрашивая моего разрешения, надела на палец Ларисса, и который впоследствии не то съела, не то просто выкинула Да.
Электронные часы я проносил недолго. Довольно скоро мать опять впала в истерику, истинной причиной которой, конечно, было возникновение автономных от неё моих отношений с отцом, и в какой-то момент она так заебала меня своим ором, что я снял с руки подаренные отцом часы и со словами «Да успокойся ты!» разбил их молотком. Она сделала вид, что более чем этого не одобряет, но, на самом деле, довольно быстро успокоилась J. Что с бабы возьмёшь? Всё, как на ладони, всегда J.
И вот мы с отцом встретились, и всё было очень мило. Главный же вывод, что я для себя сделал из той встречи, заключался в моей искренней радости от того, как всё-таки хорошо, что они не вместе, поскольку эмоционально, видит Бог, они очень похожи, и страшно было даже себе представить, как они ебли бы мне мозг в обе глотки. А так, всё проще. Ну, то есть поясняю, таковы были мои мысли об этом в 17 лет, то есть уже ровно полжизни назад J.
Потом мы встречались ещё два-три раза. Последняя же наша встреча состоялась осенью 1992-го года, когда меня только-только бросила глупая Мила в поисках другого «шила-мыла», каковое, как вы помните, тоже не слишком её удовлетворило. Я аж приехал к нему в гости на «Красногвардейскую», где познакомился с его сыном, моим единокровным братом Мишей, и его второй женой, Мишиной мамой. Со второго раза отцу безусловно повезло много больше. Ему удалось назвать сына так, как он хотел назвать ещё меня, сделать из него трубача, да и жили они с Тамарой Ивановной безо всяких свекровей и тёщ. Всё было очень мило. Особого контакта с Мишей тогда не получилось – ему было почти 15, мне – почти 20, и тогда это была ещё большая разница. Я был рыжий длинноволосый альтернативщик с густой окладистой бородой, а Миша – ещё почти мальчик. Мы с отцом очень мило попили водки, я ему что-то поиграл на фортепьяно, они с Мишей – что-то мне на трубе, и мы расстались у метро «Красногвардейская», до которого отец проводил меня, выгуливая заодно своего фокстерьера.
А потом меня завертело по жизни так, что мне было уже совершенно не до родителей. Начался истинно героический период моей молодости и жизни вообще.
Отец продолжал иногда поздравлять меня с днём рожденья, но я совсем перестал отвечать ему; конечно же, не со зла; просто было не до того. Но… бабушкины увещевания (а она продолжала напоминать мне, что у меня есть отец – такая фигня!) уже не помогали. Я понимал, что надо бы по идее ему ответить, но потом всё равно как-то не складывалось. И, в конце концов, отец тоже перестал мне писать. Я не ощущал это особой потерей. У меня были страдания по Имярек, да литература с музыкой – что ещё надо?..
И вот я вышел из Игоряшиного кабинета и вспомнил вдруг, что вообще-то моя фамилия… не моя.
«Хм, а чья же тогда?» – промелькнуло что-то типа того в следующий же миг в моей голове. И вот тут-то и началось самое интересное. Я внезапно вспомнил, что фамилия
И вот тут-то я и прихуел впервые в жизни от того, сколь глубоко таки тут порылась злая собака бабской самонадеянности. Понял вдруг, ёпти, понял я, какого джина выпустили многочисленные революции второй половины второго тысячелетия, последовательно сформировавшие из Женщины как таковой, из того Высшего Прекрасного, на которое, согласно Книге Бытия, вставал хуй даже у ангелов, непримиримого врага Изначальной Традиции в принципе, со всей этой мудовой тягой современных баб ко всё равно мнимой самостоятельности (и всё равно всегда за чужой счёт!) и с такой же изумительной лёгкостью в отношении к аборту, как, в сущности, к ежедневной чистке зубов.
К этому времени, к ноябрю 2003-го года, я уже понимал кое-что и в словах, и в цифрах и понимал так же и то, почему в своё время отказался от всего этого инструментария Блаженный Августин, тоже поначалу весьма неплохо овладевший подобными техниками, и сам я принимал для себя скорее именно его позднюю позицию, сформированную уже к периоду написания «Исповеди». Ведь можно считать, можно вертеть у себя в голове планеты и сочинять заклинания – о, да, распрекрасно можно и действительно действенно, если иметь талант J – а можно просто знать, что На Всё Воля Божья, и что имя его совпадает с именем любого из нас – и тогда, в принципе, на планеты и цифры можно и нужно класть хуй, ибо всё и так при таком раскладе рассчитается наилучшим образом, и в нужное время что Марс, что Венера окажутся именно в том месте, где действительно и будет истинно ВЫСШЕЕ НУЖНО.
Когда-то, всё в те же ещё 90-е годы, всё та же Катечка Живова, некогда мой персональный духовник и оракул, говорила мне через свои Таро, что очень долго в моей жизни всё будет как-то парадоксально и странно: будет масса поразительно невыгодных и идиотских совпадений, ведущих к постоянным фиаско в самых, казалось бы, выигрышных для меня ситуациях; я постоянно буду опаздывать оказываться в нужное время в нужном месте, и всё это будет продолжаться либо всю жизнь, либо до тех пор, пока я не выкину, как выразилась Катя, некий «финт ушами», то есть не сделаю что-то, с одной стороны, очень простое, а с другой – нечто совершенно неожиданное как для окружающих, так и для себя самого. И, естественно, я принял её предсказание к сведению, и некоторое время помнил о нём, а потом, как это было и с её предсказанием моих отношений с Да, совершенно об сём позабыл и вспомнил только тогда, когда со мной уже произошло то, что и было давно предсказано J.
Когда я совершенно неожиданно для себя остро понял, что именно должен я сделать, я действительно совершенно охуел от того, как же, оказывается, это просто. Это и впрямь было что-то вполне сопоставимое с архимедовской «эврикой» (О, да! Да! Дайте же наконец точку опоры и мне, блядь, ёбаный в рот!). И я взял и действительно сделал это…
Лёгкий нумерологический анализ, который я всё же провёл J, немедленно показал мне, что Максим Скворцов отличается от Максима Гурина всего лишь тем, что ставит перед собой только в принципе недостижимые цели (оно и понятно! Ведь никакого Скворцова не существует в природе, ибо передача фамилии по линии матери в течение нескольких поколений недопустима даже у евреев, каковые допускают при этом передачу национальности именно по женской линии, но… национальности – да, фамилии – нет!). Максим же Гурин ставит перед собой только те цели, которые действительно достижимы, ибо, в отличие от Скворцова, существует на самом деле.