Нравится, когда ты танцуешь
Шрифт:
– Ой, Никуша, этот красавец твой муж, да?
– Я ее ангел-хранитель, - улыбаюсь девушкам, а Ника молча убирает волосы за уши.
– Где твоя сумка?
– Это наш шофер, - поворачивается ко мне, опуская на землю, - и он уже уходит.
– Ничего себе, я тоже такого хочу, - стонет подружка с красными волосами, - подари мне его на вечерок.
Мы поворачиваемся к друг другу, вижу, что Ника немного пьяна. Ее глаза блестят обидой, она все также ненавидит меня за то, что решила ее оставить, ради ее же безопасности. Но к этому взгляду примешивается что-то еще, то, что делает ее такой потрясающей во всех
– Пожалуйста, - Ника разводит руками, - пользуйтесь.
Я теряю дар речи. Играю бровями, взлохмачивая волосы. Не могу поверить в то, что она только что сказала. Она подарила меня своим подружкам? Это даже не наглость – это хамство в чистом виде.
– Ах, так!? – наше выяснение отношений заходит слишком далеко.
У меня начинают сдавать нервы, раз она позволяет какому-то хрену трогать свои бедра, почему бы и мне не развлечься?
И снова эта смесь из злости, обиды, ревности, страха опасности и дикой страсти.
- Ну хорошо, Вероника Игоревна, - протискиваюсь между двумя похабными девицами, у которых на лицах жирными буквами написана их профессия, - как прикажите.
Кладу руки на диван по обе стороны от них. Те довольно визжат, одна даже трогает мой пресс, который обтягивает виднеющаяся в распахнувшейся кожаной куртке черная майка. Несколько секунд Ника смотрит на это, тяжело дышит, щурится, затем хватает свою сумку и уходит. Даже сквозь громкие ритмы музыки я слышу стук ее каблуков.
Я не могу без нее, абсолютно точно не хочу без нее жить. Я не способен справиться со своим влечением, меня выкручивает наизнанку от желания любить ее круглосуточно. Мне нужна ее улыбка, нужны ее руки, я хочу чувствовать запах ее волос, вкус губ. Мне нужен ее голос, тепло тела, смех и глупые разговоры о шоколадных конфетах. Нет у меня выбора и никогда не было.
- Простите девочки, но мне пора.
Стриптизерши разочаровано стонут. Одна хватает меня за руку, пытаясь усадить обратно.
– Ну почему? – хнычет, складывая губы уточкой.
Выпиваю чей-то стакан сока и иду за ней. Ника стучит каблуками по темной улице, плащ развивается на ходу. Мне плевать, что кто-то услышит, устал с этим бороться, кричу ей вслед:
– Я делаю все, чтобы защитить ее от тирании мужа, подыхаю, держа себя на расстоянии, а она шляется по ресторанам! Ты думаешь он не разозлится, что ты пошла в это злачное место одна, да еще в этом наряде?
Ника останавливается, натягивая перчатки. Ее голос почти безразличный:
– Я вызову такси и поеду домой, спасибо за беспокойство.
– Пойдем, отвезу тебя, - пытаюсь взять под локоть, но она не дается.
Вздыхает, медленно вытягивая руку:
– Я никуда с тобой не поеду.
Осень уже украсила асфальт опавшими разноцветными листьями. Поднявшийся ветер треплет ее непослушные волосы. Фонари отражаются в блестящих лужах, переступая через них, Ника слишком спокойна. Смотрю на нее и понимаю, что мой отчаянный поцелуй ничего не изменил. Это всегда будет между нами. Моя тайна разделяет нас, отбрасывая на разные берега одной реки.
– Сколько мне раз повторять, что я не хочу тебя видеть? Ты продолжаешь бередить душу, ковырять затянувшиеся раны. Ты сделал мне очень больно, Олег, так больно не делал даже Сергей своими кулаками.
–
– Оставь. Меня. В покое.
– Не оставлю!
– Почему?
– еще один вздох, грустные глаза.
– Потому что не хочу, - поворачиваю к себе, беру за плечи, растирая, наклоняюсь, заглядывая в глаза полные печали, - потому что люблю.
Ника качает головой, делая шаг в сторону:
– Ты кидаешься словами.
– Как мне доказать?
– Ничего не надо доказывать, я еду домой к своему сыну. И ты иди домой, - она так болезненно спокойна, что меня разрывает изнутри.
Ника уходит в темноту, там, где фонарь не освещает желтым кругом света, к горлу подкатывает горечь, на улице так тихо, что каждый ее шаг вбивает в мое сердце ржавый тупой гвоздь. Никогда она не сможет подпустить меня, пока я не сделаю, то, чего она действительно хочет. Ей нужно это. Закрываю глаза, не замечая, что наступаю в лужу, сердце пронзает дикая боль, которую я методично запихивал куда подальше все эти годы.
– Восемь лет назад, - мой голос дрожит, как же сложно произносить это вслух, - когда нам не было еще и двадцати, твой муж был заядлым стритрейсером.
Ника останавливается, но не оборачивается.
– Уже тогда он обожал, - мой голос становится хриплым, - торчал от запрещенных веществ. Носился по городу на бешенной скорости, ты знала, что у него нет прав? Вот зачем ему нужен верный шофер в любое время дня и ночи.
Ника поворачивается, мне кажется, что она даже дышать перестает. Но точно утверждать не могу, потому что мне не видно ее лица в темноте.
Я морщусь, долгие годы не смел даже говорить об этом. Тупая боль в груди возвращается.
– Моей сводной сестре было всего три с половиной года, - я делаю паузу, потому что слова застревают в глотке, не желая выходить наружу, - они с моей матерью задержались в гостях, и она, - нижняя губа дрожит, - не удержала ее, - голос срывается, - девочка выбежала на дорогу.
Улыбаюсь сквозь адскую боль внутри, моргаю, чтобы ветер осушил мои глаза:
– Это был пешеходный переход, зеленый свет, однако, твой муж не планировал останавливаться, - от беспомощности сжимаю руки в кулаки, - он протащил ее несколько метров, а потом переехал, - закидываю голову, чтобы крутящиеся слезы не потекли по щекам, - бросил умирать. Он пытался скрыться, пробовал снять номера за городом, один из водителей догнал его, он заперся изнутри, в машине. Кричал о несправедливости его задержания, – делаю паузу, чтобы вздохнуть поглубже.
– Моя мать умерла в скорой, той, что приехала для маленькой Олечки, от обширного инфаркта миокарда, она была еще молодой женщиной, но ее сердце не выдержало, когда она увидела размазанное по асфальту тело собственной дочери.
Слеза все же катится по щеке. Ника бежит ко мне, обнимает, прижимаясь к груди:
– Олег, господи, - она тоже плачет.
– Когда мне позвонили, я не знал что делать, не соображал, точно так же выбежал на дорогу и сам попал под машину, какая нелепость, - смеюсь, шмыгая носом, вытирая щеки, - поэтому во всех разбирательствах я не участвовал, провалялся в больнице. У нас разные отцы и фамилии тоже разные. Я уже не жил с ними.
Нахожу лицо Ники, она крепко обнимает меня двумя руками, а я глажу ее по спине.