Нравится, когда ты танцуешь
Шрифт:
– Не хорошо, - кивает дед, забрасывая, - не хорошо, внук, не гоже чужую девку…
– Знаю, - только и могу ответить, продолжая бороться с червем.
– А Верка, что говорит?
– Ругается, твоя Верка.
Птицы громко щебечут. В предутренние часы букашки и жучки еще неактивны, и поэтому пернатые могут попеть в свое удовольствие. Это мелодия немного успокаивает, но непонятная тревога, гнетущая изнутри, возвращается уже через мгновение.
– Делу это нашему не поможет.
– Знаю, - дергаю удочку, дед злится, не любит, когда я делаю что-то
– Не рассказывай ничего, а то потом…
Убираю с лица прилипшие волосы. Дед забрасывает в одну точку, а кормушка, придерживаясь течения, пришивается к берегу, прикормка разбрасывается по всей дороге ее сноса. Но дед вскрикивает от радости, удалось поймать крупного леща.
– Задолбали, ничего я не скажу ей, - добавляя себе под нос, - ей вон и дела до меня. Забыла, как звать.
Вернувшись домой обжигаю пальцы, пытаясь научиться печь блины. Игнорирую входящие звонки Лизы и жую залитый карамелью попкорн, обнимая подушку. Когда все идиотские новинки кинематографа просмотрены, а сковородка почернела от масла и пригара, стою у окна, разглядывая целующуюся на улице парочку. Плюю на пол, срывая с себя белый в желтые цветочки фартук, переодеваюсь в спортивный костюм и кеды. И к концу девятого дня отпуска бегу к дому Петровых. Выглядываю из-за толстой ивы, натянув трикотажную шапку пониже. Вижу, как в сопровождении Саныча уезжает из дома Сергей, увлеченно болтая по телефону.
Тревога не отпускает меня, а вдруг он с ней что-то сделал, ударил чересчур сильно или травмировал каким-то другим способом. Кора царапает щеку, а ноги мокнут от сырой травы, когда Ника выходит с коляской на улицу, укрывая голову широким шарфом. Видимых повреждений нет, и я немного успокаиваюсь. Но я в недоумении, заметив меня, Ника спокойно проезжает мимо.
– Добрый вечер, Олег Николаевич, что вы здесь забыли? Насколько я помню, ваш отпуск еще не закончился, а в нерабочее время вы чужих жен не обслуживаете.
Ничего не понимаю, но вместе с тем по телу разливается странная, извращенная радость просто видеть ее на расстоянии вытянутой руки. Как же я скучал, оказывается.
– Чего шапку не одели, Вероника Игоревна? Так и в голову надуть может, чай осень наступила.
Она увеличивает скорость.
– Хотя, я смотрю, что вам уже надуло, - морщусь.
Гонит коляску с такой скоростью, что я едва успеваю за ними.
Хватаю ее за плечо, чтобы прекратить эту бессмысленную беготню. А она резко оборачивается, набрасываясь:
– Ненавижу! Видеть тебя не могу! Зачем ты ко мне вообще привязался? Никогда тебя не прощу. Убирайся, откуда пришел.
Стою несколько минут, как вкопанный, ничего не понимая. Ника выезжает на ровную дорогу, припуская с коляской на полной скорости, ребенок просыпается, начиная плакать. Догоняю ее по размякшей от грязи земле, поскальзываясь. И за что она меня ненавидит? Что еще за новости.
Ну вот и все, права была тетя Вера. Бегаю за ней, уговариваю, чуть грязи не наелся, пугаюсь, что гонит прочь. А самое главное, что тревога прошла, исчезла, как только глаза ее увидел. Точно,
– Ника, стой, - цепляюсь за какую-то корягу, разрывая штаны, - стой, кому говорят!
Глава 35. От женщин лучше сбегать после первого свидания
Ника меня не слышит, она будто взбесилась. Вцепилась в ручку коляски и гонит на полной скорости, словно от ползучего смерча спасается. И откуда столько энергии в этом маленьком худеньком теле? Самое интересное, что с мужем она даже голос повысить боится. Ходит, опустив голову, шепотом разговаривает, а с Олегом можно.
– Стоять! – кричу на весь лес.
Ника вздрагивает, дает задний ход, разворачивается, приближаясь ко мне.
– Ты что совсем сдурел? – борется она с широким шарфом на голове, который от сильного ветра то открывает лоб, то закрывает лицо полностью.
– Хочешь, чтобы все работники у окон столпились кино посмотреть?
Вздыхаю, на нее не смотрю, поправляю порванные штаны, скидываю мусор, прилипший к кроссовкам.
– Вероника Игоревна, - говорю спокойным уверенным голосом, - будьте так добры, объясните мне, пожалуйста, - жестко выделяю любезности, - какого черта здесь происходит?
Ника гуляет вокруг меня с коляской, наматывая круги.
– Ничего не происходит, мы с Сереженькой дышим свежим воздухом.
От этих движений вокруг кружится голова. Как же любят женщины все усложнять.
– Несколько минут назад вы заявили, что ненавидите меня, а теперь ничего не происходит.
– Ах, он не понимает, что происходит, - говорит Ника тихо, кривляясь и обращаясь к младенцу в коляске, поправляя одеяльце.
– Нет, он не понимает, что происходит, - отвечаю про себя в третьем лице с напускным спокойствием.
Правильно дед говорил, что от женщин лучше сбегать после первого свидания, иначе мозг поджарят, как угря на сковороде.
– Вчера у нас Виктория гостила с супругом.
Ника так внимательно смотрит, будто эта информация должна что-то значить для меня. Здесь деревья стоят плотной стеной, дома почти не видно, забежали мы довольно далеко. Но, конечно, если задаться целью, двух придурков с коляской рассмотреть можно.
– Надеюсь с ней все хорошо.
– Знаешь что самое обидное? Ладно муж у меня дурак. С головой не дружит. Избалованное, инфантильное создание, привыкшее делать что ему нравится, плевать на людей вокруг, но ты?
– Но я? – все еще не понимаю, что такого я сделал с Викторией, что должен расплачиваться теперь до конца жизнь.
– Ты ведь знал о моей жизни, сам видел, как он со мной! Как мог? Ты подлый, да?
– Ника щемит меня к куче листьев, наступая.
– Или двуличный?
Теперь голова кружится по-настоящему.
– Как мог что? – то ли говорю, то ли рычу, потому что терпение заканчивается.
Мне нужно больше информации, я ничего не понимаю. Она злиться, но глаза полны надежды, рассчитывает на объяснение. Ветер глушит звук ее голоса, печальным завыванием.