Нравственный образ истории
Шрифт:
Чтобы усилить своё влияние, Жолкевский старался удалить от столицы Самозванца и Марину. Сначала он уговаривал их ласково: обещал Вору за отказ от притязаний на престол выпросить у короля город Гродно или Сандомир, где находился замок Мнишеков. Сапегу же гетман пытался отделить от них посулами больших наград за переход на королевскую службу. Сапега колебался и торговался, ссылаясь на своих соратников. Те не хотели оставлять Марину, надеясь на куда большие выгоды от продолжения войны. Понимая, что добыть престол ему вряд ли удастся, бродяга-самозванец уступил бы, наверно, и согласился бы на удел вместо царства, но Марина не для того покинула родовое княжество. Властолюбие доводило её до исступления. Никаких переговоров вести с нею было невозможно. Вор не смел ей перечить и тоже упорствовал
Гетман, стращая бояр Самозванцем, настолько уже подобрался к Москве, что добыл там себе в подкрепление 15000 стрельцов, во главе которых князь Мстиславский (глава «Семибоярщины») выступил заодно с поляками, как подчинённый Жолкевского. Русские хотели сразу ударить по врагу. Но гетман удержал их. Он воспользовался простодушием Мстиславского, чтоб устранить Сапегу, а не для пролития польской крови. Своего он добился. Вожди договорились, выехав навстречу друг другу, и сражения не произошло. Сапега вышел из игры, после чего Жолкевскому оставалось захватить Самозванца и Марину. Те под охраной Заруцкого прятались в монастыре. Решено было напасть на них ночью, врасплох. Однако Вор имел своих лазутчиков, и они донесли ему о планах Жолкевского. Ночная операция сорвалась. В окружении казаков «царь с царицею» бежали в Калугу к своим основным силам. Заруцкий же в Калуге стал, по сути, главнокомандующим.
Угроза Самозванца отдалилась от Москвы, хотя и не исчезла совсем, но взамен её началась польская интервенция.
Устранив опасность воровского разграбления столицы, Жолкевский с видом «победителя» въехал в Москву. «Семибоярщина» закрыла глаза на эту «дружескую» оккупацию, вопреки протестам Святителя Гермогена. Поскольку решено было звать на престол королевича Владислава, то гетман согласился подписать договор на условиях московского дворянства. В грамоте, предъявленной ему, говорилось, что Русь готова присягнуть польскому королевичу, если «Владислав венчается на Царство патриархом и Православным духовенством; он обязывается блюсти и чтить храмы, иконы и мощи святых и не вмешиваться в церковное управление, равно не отнимать у монастырей и церквей их имений и доходов; в латинство никого не совращать и католических и иных храмов не строить; въезд жидам в Государство не разрешать; старых обычаев не менять; все бояре и чиновники будут одни только Русские; во всех государственных делах советоваться с думой боярской и земской; королю Сигизмунду тотчас же снять осаду Смоленска и вывести свои войска в Польшу; Сапегу отвести от Вора; Марине Мнишек вернуться домой и впредь Московской Государыней не именоваться».
В части «отведения Сапеги от Вора» Жолкевский обязательство выполнил. Последний вопрос не решался пока по причине бегства Марины. А вот первый, наиболее значимый для Русских, пункт договора - о крещении Владислава в Православие - и остальные, напрямую связанные с ним, вопросы, Жолкевский полагал, решит король Сигизмунд. Коварный гетман уже знал, что Сигизмунд не намерен рисковать сыном, а собирается сам сделаться Царём Московским, тем паче, что захват столицы поляками «уже состоялся». Потому Жолкевский с изысканной любезностью 17 августа 1610 года подписал договор не глядя. Да, именно не глядя, чтобы потом на следующих переговорах уже в ставке короля под Смоленском, клятвенно побожившись, отказаться от своей подписи, коль скоро он не читал грамоту. До такого изощрённого иезуитства Русские даже в клятвопреступничестве не доходили.
Дипломатия Жолкевского на этом не окончилась. Чтобы разделаться со всеми, кого он считал опасными для своих планов, гетман предпринял следующее.
Во-первых, «ради всеобщего спокойствия», он взял под стражу Царя-инока Василия Шуйского и двух его братьев, которых потом увёз с собою в Польшу и выдал там за своих пленников. Во-вторых, он убедил «Семибоярщину» направить к королю под Смоленск большое посольство. А в состав посольства гетман
Кроме тех, от кого требовалось избавиться, Жолкевский включил в состав посольства и группу изменников. Они, по планам гетмана, должны были вернуться, согласившись на условия короля, и занять в думе освободившиеся места. Возвращение лиц, неугодных полякам, не предусматривалось. Далее, отправив посольство, Жолкевский подумал о себе. Представляя, что произойдёт в Москве, когда откроется правда (ведь отряд поляков был не так велик), опытный в политике гетман решил убраться восвояси своевременно. До своего отъезда он пытался убедить шляхту закрепиться на окраинах Москвы, чтобы в случае чего окружить Китай-город и Кремль. Но паны ответили ему: «Напрасно ваша милость считает Москву такою могущественною, как была она во время Дмитрия, а нас такими слабыми, как были те, которые приехали к нему на свадьбу... Мы теперь приехали на войну». Хищники польские хотели скорее добраться до царской казны и других сокровищ Кремля. О будущем они не думали, полагая достаточным иметь в заложниках московских вельмож. Скоро к ним прибыл Александр Гонсевский (бывший посол). Жолкевский передал ему командование, а сам уехал, что называется, «от греха подальше», и скоро предстал перед королём со своими «живыми трофеями».
Сигизмунд, раздражённый мужеством воеводы Д.Б.Шеина и других несгибаемых защитников Смоленска, пришёл ещё в большую ярость, когда увидел «пленного» Царя Василия, который не захотел ему кланяться. В иерархии государей Царь-император стоит выше короля (по сути, коронованного князя); но кроме того, Шуйский не был пленником, его вывезли из Москвы обманом, в результате измены. «Он же крепко мужественным своим разумом напоследок живота своего даде честь Московскому Государству и рече им всем: "не довлеет Московскому Царю поклонитися королю... не вашими руками взят бых, но от Московских изменников..."»
Злобу свою недалёкий король перенёс на всё Московское посольство. Прибывших в конце октября послов поселили в палатках и так держали всю зиму до Пасхи, да ещё и кормили плохо.
Патриарх Гермоген, провожая митрополита Филарета со слезами на глазах, знал, что они прощаются навсегда. Под Смоленском Филарет должен был крестить королевича Владислава и после того везти в Москву. На других условиях - никаких договоров с поляками не подписывать. Король же собирался навязать послам свою волю.
Разумеется, нашлись в посольстве и раскольники, и предатели. Их поляки, наградив, отпустили домой. Но те, без чьих подписей документы не имели силы, стояли твёрдо и выдержали все мытарства. Наконец, 26 марта, в Светлый (Пасхальный) Вторник, Сигизмунд потребовал русских послов к себе. «Поляки, - пишет А.Д.Нечволодов, - объявили послам, что они будут немедленно отправлены в Вильну, и запретил им вернуться в шатры, чтобы взять необходимые для дороги вещи. Затем их взяли под стражу и отвели по избам: Филарета Никитича посадили особо, а князей Галицына и Мезецкого и Томилу Луговского вместе». Так они провели Пасху 1611 года, и потом ещё много светлых праздников встретили в польских темницах. Вернулись же на Родину далеко не все.
На помощь Смоленску никто не шёл. Да и послать войско было некому. В Кремле засели поляки, бояре оказались в заложниках. В Калуге правил Вор, Марина Мнишек была беременна. В конце 1610 года петля вражеская, сделавшись двойною (польской в Москве и воровской в Калуге), затянулась в два узла.
Но воровской узел неожиданно лопнул. Тушинский Вор погиб.
«И предаде я в руки врагов и
обладаша ими»