Ну, погоди или двое на одного!
Шрифт:
Лес под ними стал редеть, сверкнула водная гладь. Море-озеро! Всё в серебристых барашках. И парусный корабль посередине. Паруса на мачтах как белоснежные подушки.
Пушки с пристани палят, кораблю пристать велят!
Так и есть. Грохот пушек!
Это уже с другого берега.
На другом берегу - царский дворец, обнесённый стеной. С высоты дворец похож на кремовый торт. Расписные завитушки, башенки, переходики.
Всё сверкает и поёт! Это выглянуло солнце.
Рассвет!
– Теперь недалече, - сказала Баба-Яга.
И они полетели совсем низко, вдоль берега. Пахнуло водорослями. Брызги от волн покалывали лицо.
Старик внизу, с белой бородой, вытягивал из воды невод.
– Как рыбка? Ловится?
– крикнула ему Баба-Яга.
Старик схватил с песка камень:
– Лети отсель, проклятая!
– Не ловится! Не ловится!
– захохотала Баба-Яга.
– И жана у тебя старая. И изба. И сам - не Иван-царевич.
Зайчику стало неловко. Он обернулся к Бабе-Яге:
– Зачем вы так? Пожилому человеку...
– А чё он? Рыбку златую поймал, а распорядиться не сумел. Тьфу! Голь перекатная.
Старик что-то кричал, размахивал кулаками. Но они не слышали.
Перемахнули через песчаные дюны, пролетели над чахлым болотцем, и снова внизу пошёл лес. Но уже чёрный, тревожный.
Огромные разлапистые ели, вековые сосны. И вдруг - лес расступился, полянка. Пошли на посадку.
Метла прошуршала концом по траве. Они пробежали несколько метров...
Всё. Приземлились.
– Чуть чулок не потеряла, - проворчала бабка.
– Штопаю, штопаю... А новые купить - где деньки?
Зайчик заметил на краю полянки избушку. На курьих ножках. Очень похожих на огромные "ножки Буша". Только с когтями.
С грохотом распахнулась дверь, и на крыльцо выпрыгнул Волчище. Серая спина, рыжеватое брюхо. Злые зелёные глаза.
У Зайчика сердце упало в пятки.
– Ничего себе, "старче", - только и сказал он.
Волк понял свою ошибку, скорчился, захромал:
– Кости старые. Поясницу свело. Голова разламывается. В ушах шум. Ой, плохо мне, плохо!
– Бедный ты мой, болезный, - погладила его бабка.
– Совсем развалился. Ну, ничаво, Кузьма. Травкой тебя напою. Отойдёшь.
– Не отойду, - прошамкал Кузьма.
– Чую - не отойду.
– Расплакался. Лучше дровишек принеси. И шишек на самовар. А ты, солдатик, располагайся. Сначала - чаёк, потом банька. Вся хворь из тебя и выйдет.
"Знаем мы ваши чаи, - подумал Зайчик.
– Сказки читали. Чашечку выпьешь - другая не потребуется".
Но вслух сказал:
– Люблю чай! Больше всего на свете. Больше капусты, морковного сока. Больше самих кочерыжек.
– Чаво?
– удивилась бабка.
– Какого сока? Морковного?
– Берёзового, - поправился
– В походе - жара, пылища. Ни воды, ни ручья. Только соком этим спасаемся.
– Какой летом сок?
– удивилась бабка.
– Ты чаво, милай? Сок берёзовый по весне! И то самой ранней.
– По весне! Правильно. Мы его на целый год запасаем. В банках. Трёхлитровых. Крышками закатаем и пьём.
– Крышками?
– удивилась Баба-Яга.
– Крынками, - поправился Заяц.
– Крынками трёхлитровыми.
– Не нравится мне этот солдат. Ох, как не нравится!
– шёпотом сказал Кузьма.
– Чаво?
– Трусливый больно. Такие солдаты не бывают. И духом от него пахнет.
– Русским?
– спросила бабка.
– Заячьим. Как от зайца-русака.
– Стар ты стал, Кузьма, - тоже шёпотом сказала бабка.
– Солдата с Зайцем путаешь.
И добавила уже громче:
– Иди! Исполняй!
Они прошли в избу. Внутри стояла огромная печь. С чёрными от копоти стенками. Рядом с печью - деревянный стол. На столе - грязная, немытая посуда.
– Эй!
– крикнула Баба-Яга Кузьме.
– А посуду кто мыть?
Волк послушно впрыгнул в избу:
– Забыл. Я мигом.
Он быстро облизал миски языком:
– Всё! Чистей не бывает.
– Напоминать всё надо, - проворчала бабка.
– Каждый раз.
Она смахнула со стола здоровенную кость, та отлетела в угол, где валялись объедки.
– Дровишки принесёшь, кости выкинешь!
– крикнула бабка.
– Чего их выкидывать?
– донеслось снаружи.
– Ещё погрызу.
Бабка притворно вздохнула:
– С твоими-то зубами? Последние выломаешь.
Она накрыла объедки грязным полотенцем:
– Хорошая была тёлочка... Ей бы жить да жить.
"Напрасно я эту сказку выбрал, - пожалел Заяц.
– Лучше бы про Царевну-лягушку. Ни Волка там, ни Бабы-Яги. Самый крупный хищник - лягушка-квакушка".
– А мыться-то где?
– вслух спросил он.
– А вона, - сказала бабка и кивнула на печь.
– Огонь погаснет - водички плеснём. Славная банька, ох, славная! По-чёрному. Иль не мылся так никогда, солдатик?
В избу влетел Кузьма. Глаза его кровожадно сверкали:
– Ну? Попарился уже? А то есть очень хочется.
– Не есть, а пить, - поправила его бабка.
– Чай пить.
– Ага, - сказал Кузьма.
– Чай пить, а то есть очень хочется.
Пока растапливалась печь, бабка раздула самовар. Самовар подскакивал на полу от избытка пара.
– Садись, милай, - пригласила бабка.
– Сначала - чай, апосля - банька.
– Апосля баньки - Ванька!
– пошутил Волк.
Бабка огрела его по спине поленом: