Ну точно — это любовь

Майклз Кейси

— Джейн, ты из-за вчерашнего вечера? Из-за пляжа?

Она глубоко вздохнула и подняла на него глаза. Он такой высокий, такой большой, она чувствовала себя такой защищенной, когда он обнимал ее своими ручищами. Он — как новый континент, который она мечтала исследовать, дюйм за дюймом.

Джейн кивнула.

— Я так и думал, — его голос прозвучал невероятно грустно. — Я не должен был этого делать. Мы так хорошо проводили время, а я все испортил.

— Испортил?

Как это — испортил?

Он провел рукой по волосам — интересно, он расстроен

или нервничает? Предположим, нервничает. Это хорошо. По крайней мере, тогда они на равных.

— Зря я полез к тебе. Ты здесь потому, что твоя кузина на испытательном сроке, и живешь в этой комнате, потому что я накололся со своим чудачеством и «кроликом». Ты хочешь приключения. Ты действительно хороша. Чертовски привлекательна, и я чертовски увлечен. Но…

— Но ты не хочешь, чтобы тебя использовали? — перебила Джейн, чувствуя, как ее щеки начинают гореть. — Это так? Ты думаешь, я тебя использую, чтобы у меня получилось приключение?

Он почесал за левым ухом.

— Это не похоже на правду, да?

— Нет, Джон, это совершенно точно не похоже на правду. Хочешь попробовать еще раз?

— Может, потом, когда выясню, что тут творится, потому что, ясен пень, тут что-то творится, — он глуповато улыбнулся.

Ха! Ей не надо звонить Молли. Она сама не дура. Он хочет ее! Ну, Большой и Ужасный Джон, сегодня ночью пора к мамочке, и если гора не пойдет к ней, она пойдет к горе.

Потом она ощутила, что краснеет еще сильнее. К мамочке? Может, она перегрелась на солнце или наглоталась морской воды? Потому что на самом деле решила соблазнить этого мужчину.

— Я знаю, трудно сделать то, о чем я хочу сейчас сказать. Но, может, попробуешь еще раз подлизаться к Диллону Холмсу?

Это вернуло Джейн на землю.

— Ты хочешь, чтобы я сделала — что? Теперь он начал переставлять посуду, наводя еще больший беспорядок. У него талант.

— Мы здесь из-за этого, Джейн, помнишь? Твоя задача — выяснить, баллотируется сенатор или нет, а моя — выставить его ублюдком, чтобы он не смог выдвинуть свою кандидатуру.

— Невероятно, — Джейн взяла сумку и синюю папку. — Ты действительно хочешь, чтобы я клеилась к Диллону? После того, как я рассказала, что он разозлился на меня вчера вечером? Кроме того… — Она остановилась, пока не сказала глупость вроде: «Кроме того, я не хочу его, я хочу тебя».

— Я наброшу лишнюю тысячу, Джейн. Потратишь ее на оборудование для детской площадки или на что-нибудь еще.

Глаза Джейн расширились от гнева. Он, наверное, видит, как они вылезают из орбит. Она моргнула, чтобы глаза не выскочили наружу.

— О, черт, Джейни, не смотри на меня так, я не прошу тебя ложиться к нему в постель. Я просто хочу, чтобы ты заручилась его расположением.

— Хорошо, — Джейн прижала папку к груди. — Будь по-твоему. Я обольщу его. Я буду милой. Я заставлю Диллона выложить все секреты. Ха! Как будто он это сделает. А в это время ты можешь спуститься вниз и попросить другую комнату для себя и своего большого, жирного тупо… тупоумия!

— Ты

разозлилась, — Джон шагнул ей навстречу. — Я должен был знать, что ты выйдешь из себя. Прости, Джейн. Я обычно хорошо обхожусь с женщинами.

— В самом деле? Ты мог и обдурить меня, — бросила Джейн и вылетела из комнаты, хлопнув дверью. А Джон звал ее и просил, чтобы она подождала, что ему нужно еще кое-что сказать.

Она не хотела этого слышать.

— Диллон, — произнес сенатор, поднимая глаза от газеты. Он все еще был в пижаме — бордовый шелк с золотым кантом на швах — и таком же халате. Он сидел за огромным обеденным столом, положив ногу на ногу, одна тапочка болталась на мыске. — Ты какой-то нервный.

— У нас проблема, — сказал Диллон, наливая себе кофе.

— Да, но она вот-вот уйдет, — невозмутимо ответил Харрисон и приложил палец к губам. Из спальни сенатора, на ходу застегивая блузку, вышла рыжеволосая официантка из клуба, где они были вчера вечером. — Доброе утро, дорогуша.

— Обри, ванная потрясная. Такое чудесное ретро, — высокая и сильно накрашенная молодая женщина, подчеркнуто виляя бедрами, подошла к столу и чмокнула великого человека в белоснежную шевелюру. Она указала на металлическую крышку одного из блюд. — Это мне?

— О, извини, дорогуша, — немолодое, но все еще красивое лицо сенатора стало грустным и виноватым. — Увы, нет. У нас с Диллоном тут встреча, всего через несколько минут. Диллон, поторопись и доешь, пока люди не пришли, будь добр.

Женщина надула губы, но Харрисон встал, обнял ее и повел к дверям, ловко подцепив ее сумочку со стула.

— Позволь дать тебе денег на такси. Мне очень жаль. Мы наверстаем все сегодня вечером, дорогуша, обещаю. Около одиннадцати, рядом с твоим заведением?

— Правда, Обри? — слегка капризно спросила девушка, взяла полтинник и засунула его в лифчик. — Я приду.

— Хорошо. Очень, очень хорошо. И запомни, это наш секрет, — сенатор поцеловал, девушку в лоб, повесил сумку ей на плечо, провел ладонями по ее рукам и аккуратно выставил за дверь.

Диллон бросил сложенную газету, которую до этого читал.

— Ты снова собираешься с ней? Одного раза более чем достаточно. Сколько ей? Двадцать два, двадцать три? Если кто-то из прессы, кому не следует, пронюхает об этом… черт, я позвоню ей и передам твои извинения. Как ее зовут?

— Ни малейшего понятия, племянничек. Именно поэтому я зову их всех «дорогуша». Так намного проще, — сенатор опустился на стул, расправил на коленях льняную салфетку цвета слоновой кости и посмотрел через стол на Диллона, который наконец присел. — Ну, в чем проблема?

— Кроме того, что в один прекрасный день наши друзья из прессы не смогут скрыть, что ты лезешь под каждую юбку? Ей хотя бы есть двадцать один? Не похоже, даже с косметикой. Не хватало, дядюшка, несовершеннолетней потаскушки. Кроме того, ты и так слишком много должен твоим друзьям-журналистам за молчание. Что ты дашь им в следующий раз, ключи от Овального зала?