Ну точно — это любовь
Шрифт:
— Кто сегодня играет? — спросила Джейн.
— Не я, — Джон с силой давил на кнопку пульта, срывая на нем злость, потому что, если бы он встал и начал колотить себя по голове, она бы спросила, почему.
Предстояла еще одна чертовски длинная ночь.
Глава 11
Джейн закончила макияж, решив, что помады, немного туши и чуть румян с пудрой вполне достаточно, подобрала с пола ванной комнаты все еще мокрую одежду и снова развесила на душевой перекладине.
Она
Как только одежда высохнет, она ее свернет и положит в два пластиковых мешка для грязного белья, предоставленные отелем, запихнет в дальний угол шкафа и будет очень надеяться, что до конца недели они не начнут пахнуть, как моллюски, умершие пять дней назад.
Или, может, отстирать все в раковине?
Нет. У нее каникулы. Никто не занимается стиркой на каникулах.
Джейн постояла еще две минуты, пока чистюля не победила, и пошла на компромисс. Она отмоет нижнее белье бесплатным шампунем.
Она постирала трусики, лифчик и колготки, потом быстро простирнула белую рубашку Джона и слила воду из раковины.
— Ты там все? — послышался голос Джона, когда она заполняла раковину во второй раз, наливая остатки шампуня и размешивая его, чтобы появилась пена.
— Можешь войти. Дверь не заперта, — она выключила воду и сдернула его черные трусы с перекладины.
— Ну-ка дай сюда, — Джон выхватил трусы у нее из рук. — На хрена ты это делаешь?
Она тяжко вздохнула.
— Джон, да ты не стесняйся. Я годами стирала, сушила и складывала белье отца. Подумаешь, кусок хлопка и эластика.
— Да, — он скомкал трусы и огляделся, не зная, куда их положить. — Но это мои хлопок и эластик.
Джон посмотрел на душевую перекладину, на свою белую рубашку, которую Джейн повесила сушиться, подложив полотенце, чтобы не капало, стащил рубашку, затем схватился за брюки. Потом забрал и носки, один за другим.
— Мое, — произнес он медленно и отчетливо. — Твое, — добавил он, показывая на лифчик с трусиками. — Стой здесь.
Она покачала головой, стараясь не улыбаться, и подождала, когда он вернется в ванную. Джон принес один из пластиковых мешков, в котором уже лежало его белье.
— Вот, положи свои вещи сюда, и мы позвоним, чтобы кто-нибудь это забрал. Знаешь, почему, Джейн? Потому что это мешок для грязного белья, туда мы его и кладем.
— Но они сдерут втридорога за…
— Я плачу! — перебил Джон, сдергивая ее платье с перекладины и запихивая в мешок, затем потянулся за лифчиком, но быстро опустил руку. — Давай, клади сюда, — он бросил ей мешок для белья и вышел.
Джейн опять осталась одна, кусая губы, чтобы не смеяться. Большой и Ужасный Джон? Легко Краснеющий Джон, скорее так.
Он такой замечательный.
И деликатный. Он знал, что ей
Он не спешил, как джентльмен, и это, пожалуй, самое замечательное…
Джейн нахмурилась. Может, с ней что-то не так? Она не возбуждает, не заводит его? Он поцеловал ее два раза, остался холоден и решил просто остановиться на этом?
Он мог бы заказать в номер клубнику со сливками, например, и бутылку вина. Но нет, он взял пиццу.
Не слишком романтично.
Джейн вынула затычку из раковины, выпрямилась и посмотрела на себя в зеркало. Великолепные ломтики на месте, их слегка освежило яркое летнее солнце. На носу и щеках несколько веснушек, но это ее не портит. Глаза сияют, на щеках естественный румянец. На ней юбка от розового костюма, и она надела белый топик вместо черного, потому что еще утро. Ничего белого до Дня поминовения или после Дня труда, и ничего черного до полудня, если не идешь на похороны. Это бабушкины правила.
Она выглядела молодой и свежей. Тщательно ухоженной. Ей идет розовый, как сказал Ангел. Она выглядела… она выглядела… О боже, она выглядела невинной!
Как раз той, кем была — хорошей славной девочкой.
А Джон — джентльмен. В этом проблема. Он джентльмен.
И сегодня понедельник. И они уедут отсюда в субботу, проспав все ночи в одной комнате.
Если этот человек не святой, а он им ни в коем случае не является, значит, она его не привлекает… Или он джентльмен.
Надо позвонить Молли. Молли знает, как читать «знаки». Она объяснит, значат ли что-нибудь вчерашние поцелуи Джона. Но Молли сидит в «Беззаботном детстве» и, скорее всего, занята по горло, в понедельник всегда утреннее сумасшествие.
Она позвонит потом.
— Я повторяю, хотя уже спрашивал… ты все?
— Ой, извини, Джон. — Джейн быстро запихнула одежду в мешок и вышла из ванной. — Можешь заходить.
— Я не хочу заходить, — Джон вздохнул. — Я просто не хотел кричать через дверь. Сядь, Джейн. Пора составить стратегический план.
Она взглянула на часы, сказала, что ей нужно поспешить, потому что уже четверть, девятого, и начала убирать посуду после завтрака, перекладывая металлические крышки, которые они положили на постель, сворачивая тканевые салфетки…
— Перестань! — Джон выхватил у нее салфетку так же, как вырвал трусы. — Я потом все сделаю, обещаю.
Джейн сцепила руки, чтобы удержаться от соблазна и не переставить стакан из-под апельсинового сока на переносной столик, принесенный горничной.
— Прости. Я начинаю аккуратничать, когда нервничаю.
— Я заметил. Почему ты нервничаешь?
Она отвела взгляд, посмотрела на свои новые туфли цвета слоновой кости, те, что с ремешком на подъеме ноги. Она любит эти туфли. Будет думать о туфлях.