Ну, ты, Генка, и попал... Том I

Козак Арсений

– Вы абсолютно правы, Глаша, так и сделайте.

Да уж, не промахнулся я, решив сделать эту женщину своей помощницей. В ней, определённо, есть предпринимательская и организаторская жилки.

После завтрака Глаша с Мариной занялись письмом к царю-батюшке. Сначала бывшая гувернантка делала большие глаза, удивляясь образованности простой цыганки. Потом немного попривыкла. А скоро они и вовсе с Маринкой подружились. Глафира активно поддерживала нашу идею с организацией в посёлке сиротского приюта для девочек.

Часов в десять решили отвлечься

от работы и попить чаю. Глафира распорядилась – нам самовар принесли прямо в кабинет. Маришка попросила ещё и варенья крыжовенного. Повар прислал к варенью свежих, ещё тёпленьких булочек, посыпанных семенами какими-то растений. Вот что значит, вовремя похвалить работника: был мой повар и так не плох, а стал стараться ещё быть ещё лучше.

Пока наслаждались чайком, Глаша подняла вопрос о том, что надо бы девочек сразу же начинать приучать к сельскому труду. Вряд ли они выйдут все замуж так удачно, что станут дворянками да графинями. А будущих крестьянок необходимо готовить уже с детства. Тут я сразу про Лизавету и вспомнил! Которая на свадьбе старухам морды подтёрла простынкой своей. Не удержался и рассказал эту историю.

Глафира залилась краской, спрятала лицо в ладошках. Но я видел, как подрагивают от смеха её плечи. Маринка же хохотала натурально, подвизгивая даже и стуча ногами по полу.

– А я-то подумала, что ты её в нашу команду пригласил только из-за той истории с Акулиной, когда она бабку в наш двор приволокла! – просмеявшись, высказалась Мариша. – Да, деревенская девушка сможет научить малышек труду, они же здесь с раннего детства родителям помогают во всём. А если учесть, что нынешние женщины в большинстве своём бесправны и покорно принимают такое положение, то Лизавета научит девчат не только за скотиной ухаживать да обед варить, но и достоинство своё отстаивать!

Зря она такие речи завела при Глафире... Та словно даже захлебнулась потоком воздуха, услышав такое! Но промолчала. А у меня в душе какие-то короеды зашевелились. Ой, не к добру всё это...

После чая я оставил девушек, а сам решил прогуляться по посёлку. Сначала я мне пришла в голову идея навестить Лизавету. Молодая жена очень обрадовалась моему приходу. Усадили меня за стол пить чай. И, хотя я уже был наполнен им под завязку, пришлось делать вид, что очень тому рад – не хотелось обижать хозяев.

За чаем я напомнил Лизавете, что её работа в приюте начинается с завтрашнего утра. И что ей надо будет учить малышек чему-то по хозяйству. Затем переключился на Евтихия. Объяснил мужику, что ему вменяется сделать для девочек ткацкий станок, как обычный, но, разумеется, меньшего размера и полегче, чтобы малышкам не приходилось бы прилагать огромные усилия во время работы. Муж Лизаветы не возражал, только после того, как я обронил «как ты и просила за Евтихия», посмотрел на супругу влюблёнными глазами, но промолчал. Надеюсь, что наедине он более активный... А то ведь при такой пассивности ждать рождаемости – затея провальная.

Уже уходя от молодожёнов,

я бросил как бы между прочим, что за работу в приюте и Лизавете, и Евтихию будет положено жалованье. Видимо, с этого и нужно было начинать разговор. Лиза взвизгнула, бросилась своему мужу на шею и повисла, сцепив руки «замком» и поджав ноги в коленях. Он неуклюже затоптался на месте, словно медведь в цирке, пытающийся под музыку танцевать. Наблюдать за влюблёнными было смешно и несколько стыдно. Но я не мог оторвать взгляда – так приятно находиться рядом с счастливыми людьми.

А уж когда Лизавета ладошки приложила к щекам супруга и стала осыпать его довольную покрасневшую физиономию поцелуями, я успокоился: упадка рождаемости бояться не стоит. Ведь не важно, кто будет тут инициатором...

Вообще-то мои крепостные в основной массе вели себя при мне скованно, зажато. Лизавета, пожалуй, чуть ли не единственная была столь непосредственной и открытой. И она, будучи девушкой догадливой, быстро осознала тот факт, что мне как раз нравится её раскованность, поэтому даже слегка бравировала этим. Частенько где-то переигрывала, по-моему. Ну, да это от юношеской горячечности. Пройдёт. Сам таким был. Ага, был... Давно ли? Я тихонечко вышёл за дверь и направился к Прохору.

Пока я объяснял Прошке, как рубить траву и заливать её водой, вернулся мой посыльный из леса, волоча чуть ли по земле деревянное лукошко, полное вишни-дички. Получив копейку, пацан поскакал домой, очень довольный собой. Я видел издалека, как его мать сначала всплёскивала удивлённо руками и боялась брать из рук мальчишки монету, потом некоторое время всматривалась в сторону моего дома, приложив ладонь ко лбу. Но через пару минут она всё-таки взяла честно заработанные сыном деньги и быстро скрылась в доме, наверное, чтобы хорошенько их припрятать от мужа. В деревне пока ещё мужики от пагубного пристрастия к выпивке не отучились, частенько оставляя семью без гроша из-за этого.

Мы же с Мариной стали изобретать краску для сарафанов. Решили действовать максимально просто: отжать сок, подержать в нём сарафаны около полутора часов, потом прополоскать и высушить. Конечно, отжимание сока вручную, без привычных нам приспособлений – та ещё болячка. Возились долго, но нажали миску ярко-красного, почти бордового сока. Можно было бы добавить туда же свекольного сока, но как мельчить сей корнеплод без тёрки и соковыжималки, мы не знали. Поэтому решили пока обойтись вишней.

В миску опустили сразу три сарафана. Они еле вместились, пришлось даже подливать воды. Но ничего, кое-как мы вмяли их так, чтобы сверху ничего не торчало. Глафира пригласила нас к обеду, отчитавшись о том, что бабы заняты шитьём рубах. Самих же девочек она уже накормила, причесала и усадила… лепить из глины! В посёлке же, правда, была и белая, и красная глина, я помню. Вот только когда моя помощница успела её накопать – вопрос. Хотя, она могла тоже кого-нибудь попросить об этом, прикрывшись моим именем.