Нуар
Шрифт:
Бывший штабс-капитан немного подумал и опустил оружие.
– Подбери свои фишки, друг Деметриос. А потом мы поднимемся к тебе, и ты заваришь кофе. Но если кофе окажется плохой, я тебя все-таки пристрелю.
– Это шахматы, Рич. Да-да, не удивляйся, японские шахматы. У нас их называют «шоги», но «сёги» правильнее. Игры могут сказать о народе много, практически всё. Чтобы возникла такая игра как «сёги», нужны особые, неповторимые условия: многовековая изоляция, междоусобные войны, нехватка самого необходимого. А еще строжайший
Доска с желтыми клетками теперь лежала прямо на кровати. Фишки, белые пятиугольники со скошенными краями, украшенные черными иероглифами, рассыпались по одеялу. Бывший штабс-капитан взял одну, провел пальцем по гладкой кости.
– Ты это все сам делал, Деметриос?
– Конечно! Это же так интересно!..
Грек поставил чашку с дымящимся кофе на деревянную доску, рядом водрузил сахарницу.
– Заварил по-турецки. Ты же у нас турок, Рич! Я и сам хотел купить турецкий паспорт, но передумал. Моих земляков там не слишком любят… Не стану тебя уговаривать сыграть, «сёги» – игра очень сложная для европейца. Хотя основа вполне понятна, поле делится на три части – два лагеря противников и нейтральная зона, каждая по три горизонтали. Четыре точки на перекрестьях сетки – стало быть, девять равных квадратов для игры.
Ричард Грай отхлебнул кофе, взглянул уважительно. Все-таки хорошо, когда за душой у человека что-то есть. Даже за такой душонкой, как у Деметриоса.
– А еще ко всему этому полагается «сёгобан» – особый столик на коротких ножках. Он очень похож на «гобан» для игры в Го, у меня в магазине есть один. Хотел заказать «сёгобан» у арабов, но не получилось. Для него требуется особая древесина – «каи». Когда ставишь фигуру, раздается очень характерный щелчок, в этом весь смысл. Ничего, война скоро кончится, можно будет все выписать прямо из Японии.
Грек тоже взял чашку, присел на край кровати. В маленькой комнатушке нашелся всего один стул, но и тот оказался занят дюжиной деревянных коробок и шахматных досок. Имелась еще газовая плита, маленький кухонный шкаф, полка с тарелками и чашками – и два больших рекламных плаката магазина «Jeux amusants!», прибитых поверх старых обоев.
– Война скоро кончится, – негромко повторил бывший штабс-капитан. – Это ты для затравки, Деметриос? Хочешь поговорить серьезно?
Ответом был изумленный взгляд.
– О чем ты, Рич? Мы и так говорим серьезно. Я был неправ, когда решил тебя припугнуть. Кодекс – кодексом, но мы же с тобой друзья. Я очень хочу, чтобы ты уехал, Рич! Для меня это важно, пойми. Конечно, я эгоист, но ведь мы все такие. А война? Что война? Ничего на войне хорошего нет и быть не может. Но ведь она когда-нибудь кончится, правда?
Ричард Грай, отставив чашку, положил на одеяло коробку «Фортуны». Любитель редких настольных игр не лгал, для него война и в самом деле была чем-то далеким и чужим, как самум в Сахаре.
– Газеты не читаешь? – на всякий случай поинтересовался он.
Деметириос, недоуменно моргнув, протянул руку
– Читаю, конечно. Там и про шахматный чемпионат, и про шашки. Объявления смотрю. Или ты про войну? Немцы применили какое-то новое оружие. И что такого? Геббельс это еще полгода назад обещал.
Бывший штабс-капитан хотел возразить, но внезапно понял, что Деметриос прав. В Меморандуме графа Тросси не было ни одного немецкого названия. Миротворец был готов пожертвовать чем угодно, но не Рейхом.
– Бог с ней, с войной, – грек допил кофе, потянулся к папиросной коробке. – Я возьму одну, не возражаешь? Мои как раз закончились… Война ни при чем, я просто не хочу в ад. Мы оба там с тобой были, ты должен меня понять, Рич!
Ричард Грай, щелкнув зажигалкой, подождал, пока любитель игр прикурит. Улыбнулся невесело.
– И ты решил отправить в ад меня?
– Нет! Нет! – грек потянулся вперед, закашлялся. – Я потому и стрелял, Рич! Год назад ты бы не испугался, ты ведь воевал, видел, как убивают – и сам убивал. Но после того, как ты побывал там, в коридоре, и вернулся… Никто не захочет обратно, верно, Рич? Между прочим, наш комиссар тоже мечтает, чтобы ты убрался из Эль-Джадиры. Я сберег твои деньги, твои бумаги. Мир велик, почему бы тебе не перебраться в Касабланку или Алжир? Там веселее. Ты можешь вернуться в Турцию, у меня есть знакомые в Александретте, тебе помогут…
Бывший штабс-капитан пожал плечами:
– Допустим, уеду. Закончу здесь дела…
– Нет! – Деметриос вскочил, папироса, выскользнув из пальцев, упала прямо на одеяло. – Нет! Сейчас, только сейчас! Ладно, скажу, ты все равно узнаешь. Скоро приезжает Хозяин, наш самый главный. Ты должен его знать, Рич!
– Вседержителя, Творца неба и земли, видимым же всем и невидимым… Нет, Деметриос, Его я не знаю. Я даже с графом Тросси не знаком. Вижу, тебе доверяют, мой друг!.. Подними папиросу, не то изжаримся без всякого ада.
Грек, схватив окурок, не глядя, бросил в пустую чашку.
– Граф Тросси? Я не знал его имени. Итальянец, да еще и художник… Интересно, почему итальянец? Мне не доверяют, Рич, мне приказывают. Перед сном я смотрю на картинку и попадаю в маленькую комнату без дверей. Ты там тоже бывал, конечно? Знаю, Рич, картинки – они разные, я даже выучил выражение «связные файлы». Мне скоро сорок, старость близко, а там и восемнадцати нет, даже курить не хочется. Здорово, правда? Он очень вежливый, этот Хозяин, каждый раз просит, словно об одолжении, только попробуй такому откажи!
– Он там не в монашеской ризе? – усмехнулся Ричард Грай, вспомнив гравюру с башней. Вот она, Италия! Не иначе граф Тросси рисовал с натуры.
Деметриос удивленно моргнул.
– Монашеской? Нет, что ты! В той комнате странная мода, какие-то «генуэзские штаны», пастушья американская рубаха… Он сразу вспомнил о тебе, Рич. Велел держаться поближе, помогать, если нужно. Нет, я за тобой не шпионил, Хозяин все знал и без меня. Когда ты погиб, он велел ждать и беречь твои бумаги. Вот тут-то я все и понял.