Нуба
Шрифт:
Онторо встала, мельком оглянулась на черную воду. И снова заговорила, с бессильным бешенством в голосе:
— Она обманула тебя. Спасаешь. А я…
Позади нее плеснула вода. Поодаль чавкнуло и тонко просвистев, стихло. И вдруг как собачий визг, раздался женский смертный плач, захлебнулся в чужих звуках, противных до тошноты. Торжествующих.
— Темные эги, — быстро сказала Онторо, — они вышли первыми. Огоро не торопится, он могуч, а эгам нужно время, чтоб совершить трапезу.
— Ты много знаешь, о темноте, — сказал, наконец, Нуба с медленной насмешкой в усталом голосе.
— Я… — обходя
Из воды темными тенями по черному ползли толстые плети, судорожно дергаясь, будто обнюхивая песок. Пока еще далеко.
— Я хочу не только твое тело, — высоким голосом сказала Онторо, прижимаясь все крепче, — я хочу тебя всего. С сердцем и головой. Пойдем. Я спрячу тебя. До времени. Мне ниспослано матерью тьмой позволение свить новое гнездо. Уйдем вместе.
Женский голос дрожал, она говорила все быстрее, иногда заикаясь, торопясь успеть. И выкрикнув в последний раз свое «пойдем» замолчала.
— Прости, — сказал Нуба.
Ее руки упали с каменной спины, сперва одна, потом вторая. Еле слышно скрипнул песок под босыми ногами. Все так же оставаясь за его спиной, она сказала с бессильной ненавистью:
— Никогда не прощу. Умирай.
Вышла в лунный свет и пошла, опуская к плечу украшенную голову, все быстрее перебирая босыми ступнями, к черной тени, туда, где пряталась тайная лесенка. И Нуба, проводив ее безнадежным взглядом, снова уставился в белые полосы прибоя.
Кольцо черной тучи окружило холодный глаз луны, плотно, как завиток тугой шерсти. Справа, в расщелине скал, что вываливались почти к самой воде, завыл женский голос и, перекрывая стоны, быстро заговорил что-то мужской, ломкий, еще юношеский. Нуба стиснул зубы. Голос уговаривал, поднимаясь все выше, предаться наслаждению темной божественной любви. Стоны неслись, не переставая, и юноша, потеряв терпение, стал осыпать нареченную проклятиями, понося за тупость и нежелание понять свое счастье. Но вдруг захлебнулся и, после короткого хрипа, умолк.
Нуба усмехнулся. Кажется, юноша сам нашел свое темное счастье. В черном воздухе свистнула мокрая плеть, ожгла его плечо холодом. Он закашлялся от невыносимой вони, отмахнулся, торопясь, снова положил руки на шею Матары и стиснул пальцы. С противным сосущим звуком заледенела нога, схваченная другой плетью. Надо успеть. Убить ее до того, как умрет сам. Он привалился к раме, изо всех сил сжимая слабые пальцы, чувствуя, как дергается под руками ее тело. И вдруг, в мельтешении воняющих колец и петель, тяжело упало на песок. Он повалился сверху, не устояв на ногах.
— Ладно! — Онторо, пригибаясь и вертясь, дергала по веревкам сверкающим лезвием. Смеялась, выкрикивая злобно.
— Ладно! Победил! Бери свою ношу, дикий, если… сумеешь. Туда, к скале.
Упала сама, захлестнутая по щиколотке петлей, рванула по черному лезвием, рассыпая веером кровь.
Нуба, вскакивая, сгреб девушку в охапку.
— А ты?
— Иди! Или я позову темную Кварати!
Он тяжело кинулся по песку, увязая и нещадно сминая перед собой сползающее по животу вялое женское тело. Оглядываясь, увидел, как выпрямилась на песке тонкая фигура, окруженная петлями
Нуба рванулся вперед, стараясь держаться на границе тени от скал и не приближаться к воде, в которой перемешивалось, хлюпая, чавкая и рыча что-то. Что-то цвета багрового мяса, цвета иссиня-мертвой кожи, цвета гнилой зелени, испачканной старой кровью. Потеки и пласты, выгибаясь, сворачивались, лезли на берег и уползали обратно, взблескивали глазами, стекающими по мокрой коже. Вздымаясь, хлопали плашмя, и из-под тяжелых тел вырывались фонтаны серебряно-лунной воды и черного песка.
Спотыкаясь и хромая, великан бежал все медленнее, еле удерживая болтающееся у самых колен женское тело. Открывал рот, сухой и горячий, как раскаленная печь. А по спине катился пот, щекоча лопатки и поясницу. Осталось совсем немного до излома скалы, где прячется лесенка. Только свернуть за нее и дальше, наверное, можно пойти шагом, чтоб не упасть и не умереть, совсем рядом с возможным спасением.
Втягивая в горло воздух, сухой, как горящая трава, Нуба преодолел последние шаги до скалы и, подламывая ноги, неловко свалился на песок, сгребая свою ношу, будто куль тряпья. Откачнулся от тени, на которую были пришлепнуты странные бледно-синие существа, стояли в ряд, скаля кривые ожерелья зубов, колыхались, как толстые водоросли, наполненные водой. Поднимаясь, Нуба не мог отвести глаз от медленного колыхания, от вдруг появившейся на животе существа рваной трещины, что зазмеилась, распахиваясь узкой живой щелью. Вытекая, запрыгали капли тягучей белесой жижи, все быстрее, собираясь в медленную толстую струю.
— Беги! — далекий голос хлестнул его в спину, и он побежал, подгоняемый страхом, звучавшим в крике, — беги, пока эги не учуяли! Они…
Белесые струи поднимались ленивыми змеями, крутились в темном воздухе, высматривая новую добычу. И, не дотянувшись до беглецов, с хлюпаньем погрузились в привязанного рядом пленника. Проедая кожу, забулькали, накачивая собой новое тело.
Нуба застонал, ярость переполняла его, как ядовитый сок эгов полнит тела жертв.
Черное место сплошной темноты. Где боги, которые вырвут с корнем это гнездо, разломят кольцо скал и утопят в соленой воде озера-моря? Сам воздух тут отравлен.
Вдалеке на серебре воды чернели россыпью невысокие скалы. Нуба брел к ним, волоча свою ношу. И каждый шаг становился короче. Проклинал себя, рычал, насмехаясь, ему казалось — крик рвется к луне, а на деле еле слышно хрипел. Ужасаясь тому, что силы оставили его, за сотню шагов до укрытой в скалах лодки, упал и прижался лицом к песку. Дергаясь, попытался подняться и не смог. Цепляясь за гаснущее сознание, все медленнее перебирал все пинки и понукания, что умудрился припомнить. Сулил себе тихую жизнь, еду и скачки в степи на черном жеребце Брате. Обещал себе любовь Хаидэ и пятерых детей, выношенных ею. Его детей. И смеющуюся Матару попробовал увидеть, теряя сознание. Увидел лишь краешек улыбки и упал в свою собственную внутреннюю темноту.