Нулевая долгота
Шрифт:
— Вы что-то плохо выглядите, Федор Андреевич, — беспокоился Виктор. — Может быть, все-таки вызвать нашего доктора? Он отличный специалист и человек хороший.
— Никого не нужно звать, забудь об этом, — твердо сказал Взоров.
— Что же вы меня не предупредили? — чуть обидчиво заметил Ветлугин. — Я бы вас встретил.
— А-а, Виктор, все не очень-то ладно складывалось.
— Разве они не понимают, что замыслил Дарлингтон? Между прочим, американец отказался выступить.
— Тем более мой приезд важен.
— Безусловно, Федор Андреевич.
Принесли чай и сэндвичи.
— Вы, надеюсь, закатите речь минут на сорок? — поиронизировал Ветлугин.
— Раз тебе этого хочется,
— Меня это устраивает: сдеру пять абзацев, и корреспонденция готова.
— А я вот без текста выступлю, что тогда?
— Хуже. Придется согласовывать.
— То-то. Не надейся на легкую жизнь.
— Куда уж нам!
Они посмеялись. Некоторое время молча пили чай, Ветлугин жевал сэндвич.
— Что не пьешь коньяк?
— Не хочется.
— Слушай, Виктор, дела у меня серьезные, — вздохнул Взоров. — Только не возражай, а внимательно слушай. Договорились? Ну вот и хорошо. Боюсь, что мой сердечный приступ… Ну, в общем, неважно. Понимаешь, все может случиться. Но это позволительно только после митинга. — Взоров несколько путался. Помолчал. Ветлугин понимал, что обязан выслушать, не перебивая. — Я верю, знаешь ли, чувствую, что это большой перелом. Как ты думаешь, удастся Джону?
— Думаю, что удастся. Ему верят, как никогда и никому. Да что там! Ему верит страна. Его уважают даже те, кто должен ненавидеть. Недавно, с месяц назад, институт Гэллапа провел опрос: кто ныне самый популярный лидер? Ну, королева для англичан вне конкуренции, если, конечно, они не придерживаются крайне левых взглядов, все-таки символ государственности, ну, что ли, самой незыблемости, стержня и так далее. — Ветлугин говорил возбужденно. Это было ему свойственно, когда он старался что-то важное объяснить и доказать. — Кто же оказался первым? Догадываетесь?
— Джон? — скуповато удивился Взоров.
— Да, Джон Дарлингтон. Впервые в истории нации профсоюзный деятель оказался самым популярным лидером. Представляете?
— Значит, вот почему он взялся двинуть это дело? — заволновался Взоров. — А я-то не знал!
— Между прочим, я об этом написал, но в газете не поняли: мол, что за сенсация? Мол, напиши о нем очерк и объясни. Я напишу, конечно. После митинга и напишу.
— Обязательно напиши, — твердо поддержал Взоров.
— Беда в том, и вы, наверное, об этом знаете, — продолжал Виктор, — что Дарлингтон меньше чем через полгода уходит в отставку. У них же как? Шестьдесят пять — и привет! Исключение лишь в чрезвычайных обстоятельствах, например, для Черчилля во время войны. А так — закон и традиция.
— Очень жаль, — посетовал Взоров.
— Я думаю, — убежденно говорил Виктор, — Дарлингтон сдвинет эту глыбу, а тогда борьба за мир станет не эпизодической резолюцией съезда БКТ [2] , а общим профсоюзным требованием. Главное же — изменится политическая программа лейбористской партии. Движение за безъядерную Британию станет всеобщим. Вот увидите!
«Ну уж не знаю, увижу ли?» — подумал Взоров — спокойно, без печали.
— Простите, Федор Андреевич, вы что-то хотели мне сказать, а я увлекся.
2
Британский конгресс тред-юнионов.
— Очень важное ты мне сообщил, — произнес Взоров. — Нет, не рядовой это митинг, не рядовой. — Он долго молчал, потом прямо посмотрел Ветлугину в глаза. — Так вот слушай, Виктор, и не перебивай, условились? — Тот кивнул. — Со мной может случиться непоправимое. Врач, конечно, нужен, но тогда я попаду в больницу, а этого нельзя. Я постараюсь сам выпутаться. Но если вдруг… В общем, постараюсь все объяснить.
Ветлугин кивнул. Он мял сигарету.
— Кури, не стесняйся, — сказал Взоров.
— Нет, я, пожалуй, покурю в холле, — подавленно произнес он.
— Ну, как хочешь.
Взоров достал из письменного стола гостиничную бумагу с именем отеля, адресом и номерами телефонов, уселся в деревянное кресло с подлокотниками, задумался…
Ветлугин же, сидя в низком мягком кресле в просторном притемненном холле, глядя непонимающе в приглушенный телевизор с дрыгающимися безголосыми певцами какой-то рок-группы, жадно куря сигарету за сигаретой, в подавленности думал, что действительно все может случиться. Взоров зря не станет предупреждать, а значит, если он, Виктор, не позовет врача, то, может быть, всю жизнь будет себя казнить. Но в то же время, понимал он, нельзя не подчиниться его воле — ведь это право каждого человека распорядиться собой так, как считает нужным. Более того, Взоров ему не простит, если он все-таки проявит, так сказать, инициативу… Ничего не решив, минут через десять Ветлугин вернулся в номер.
Взоров как раз перечитывал исписанный наполовину листок, сложил вчетверо, засунул в конверт, тоже с именем отеля, адресом и телефонами; послюнявил, заклеил, протянул Ветлугину.
— Это на самый крайний случай, — улыбнулся устало, задумчиво. — Надеюсь, что не понадобится, но одна просьба там очень существенная. Считай, это мое завещание.
— Федор Андреевич, — взмолился Ветлугин, — давайте я все-таки вызову доктора.
— Решили, — недовольно, с жесткостью в голосе произнес Взоров. — А теперь расстанемся. Предупреди, чтобы не тревожили утром. Объясни Дарлингтону и Джайлсу, не пугая, что чуть приболел и не смогу быть на заседании исполкома, но вечером обязательно хочу повидаться, прежде всего с Джоном и Эвелин. Тебя жду, ну, скажем, в два часа. Договорились?
— Хорошо, Федор Андреевич.
— Ну, а теперь давай свои таблетки.
— Я их положил на ночной столик.
— Вот и ладно. Ну, прощай и не печалься.
— До свиданья, Федор Андреевич.
Взоров пристально взглянул в глаза крестнику, опять устало улыбнулся и опять похлопал его по плечу — слегка, по-отечески.
— Все будет хорошо, Виктор, вот увидишь, — сказал уверенно, с той силой убеждения, какую умел внушать всем, кто его близко знал.
Взоров, оставшись в номере один, прочел краткую инструкцию к приему снотворного — она ничем не отличалась от той, которой поляки сопровождают свой «реладорм»: по настоянию Лины он именно им пользовался в последнее время. Таблетку рекомендуют принять за час, по крайней мере, за полчаса перед сном и гарантируется успокоение, а при пробуждении свежая голова. Он решил принять полторы таблетки.