Нумерос 78

Raavasta .

— Я знаю, Аарониеро-сан. Я — слабый. Я все об этом знаю…

Тело в сосредоточении серебристого сияния изогнулось дугой, и к воплю на два разных голоса, из ниоткуда, добавился третий.

— Помнишь, мы говорили о силе, Нацу?

— Это такая хитрая попытка отвлечь меня от игры, Аарониеро-сан? Даже и не пытайтесь, я все равно вас снова уделаю!

— Ха, но попробовать стоило…

— Кстати, вы тогда

помнится, все хотели стать сильнее.

— Именно… Но ты сказал, что это не поможет добиться того, чего я хочу…

— Ну, это, Аарониеро-сан, вы уже сами додумали. Я только сказал, что сила не нужна для власти и уважения. У нее другое предназначение.

— И какое же оно, по-твоему?

— А вот смотрите, зачем, по-вашему, Улькиорра-сан сделал меня своим фраксьоном?

— Чтобы иметь право самолично прибить, когда ты всех достанешь уже окончательно.

— Именно!

— Чего?!

— Я говорю, что вы правильно все сказали. Он защищает меня своей силой и властью от остальных. Вот для этого и нужна сила…

— У меня никогда не было фраксьонов…

— Вот поэтому-то вы так хреново и играете, что не с кем было тренироваться. Еще партию, Аарониеро-сан?

Поверхность прозрачного цилиндра пошла сетью трещин, но красная жидкость внутри загустела настолько, что уже не выплескивалась наружу. Спорадические конвульсии, сотрясавшие на полу существо в белых одеждах, продолжали усиливаться.

— Нацу, ты ведь знаешь, что я могу принимать внешность и использовать способности одного поглощенного шинигами?

— Да вроде как все знают. Кроме Ларго-сана. У него объем памяти урезан, так Ичимару-семпай говорит. Мол, если набить Декаде в голову лишнюю информацию, то выпадет часть той, что есть там сейчас. А зачем нам Ларго-сан, забывший собственное имя, дорогу домой или кто у него начальник?

— Это верно, проблем нам от него и так хватает.

— Так что там с личностью того шинигами?

— Дело в том, что у меня есть не только его способности, но и… воспоминания. Абсолютно все, до мельчайших подробностей, вплоть до особенностей его речи и поведения.

— Ух, ты! А это ведь прикольно, наверное! Можно на досуге как книжку листать. Типа, мемуары шинигами в отставке. Аарониеро-сан, а он хадо знал? Может, меня научите?

— Хм… А ведь можно попробовать… Но я не об этом. Ты как-то сказал мне, что сила и власть нужны гораздо больше не для самого себя, а для других. И в воспоминаниях этого шинигами я вижу подтверждение данных слов…

— Он был сильным?

— Не

очень, но… Ему и этого хватало, чтобы помогать другим.

— Уверен, вы намного сильнее его, Аарониеро-сан.

— К чем ты это ска…

— Простите, но мне пора!

Лопнувшее стекло разлетелось фейерверком из сияющих осколков. Три разных голоса окончательно слились в один. Серебряное сияние вокруг начало угасать.

— Нацу?

— Ась?

— А ты когда-нибудь боялся, чего-нибудь? Так, чтобы совсем по-настоящему, до самого глубокого естества?

— Конечно, Аарониеро-сан. Я же пустой, вы не забыли?

— Хм, разумеется. Но я о другом страхе, не только о регрессии и прочем…

— Ну, если честно, то одной вещи я очень боюсь. Боюсь, проснутся как-то и обнаружить, что я снова в своей пещере, а Лас Ночес, Айзен-сама, Улькиорра-семпай и все остальное, все вы — это был лишь сон…

— Проклятье… Похоже, теперь и я буду бояться еще и этого.

— Извините, Аарониеро-сан, я не хотел.

— Я сам виноват.

— А чего вы боялись до этого?

— Боли… Вот только, знаешь, чем больше я думаю о том шинигами, остатки которого заперты внутри меня, тем больше мне начинает казаться, что этот страх пришел ко мне вместе с ним. Ведь раньше, я не боялся боли… Пока не поглотил того пустого, который сожрал его личность…

— Это физическая боль?

— Мне всегда казалось, что да. Но теперь… Я понимаю, что это боль потери, боль утраты, боль от бессилия… И мне хочется издеваться над ней, издеваться над тем, что чувствовал этот глупец, не понимая истинных ценностей жизни! Тех ценностей, которые всегда видел я. Но… я уже не могу этого сделать… И видеть их тоже… Эта боль часть меня…

— Наверное, это потому, что тот шинигами уже тоже часть вас, Аарониеро-сан.

— Наверное.

— А ведь это может быть и не так уж плохо, правда?

Голос Новена Эспада, замершего в центре рисунка на расчерченном полу, окончательно затих. Немногочисленные свидетели происходящего, затаив дыхание, кто с интересом, а кто напряженно, следили за неподвижной фигурой.

— Ты не знаешь, Нацу, почему при наших встречах один на один, мы всегда говорим с тобой о странных вещах?

— Может, вам просто не с кем больше о них поговорить? А тут вам под руку попался я, а меня все равно никто не воспринимает всерьез.