Нур-ад-Дин и Мариам
Шрифт:
Нежным поцелуям не место было в этом огненном водовороте. Но Дахнаш не зря был не только ифритом, духом огня, но и самым нежным из мужчин мира. О, он не торопился набрасываться на жену, словно голодный шакал. Он решил, что ст'oит поиграть с ней не просто в обыкновенную пару, а в опытного мужчину, который учит свою неопытную, робкую жену.
– А теперь, моя красавица, позволь мне научить тебя тому, как следует любить мужа!
«О Сулейман-ибн-Дауд, мир с ними обоими, что он говорит?» – мысленно воскликнула Маймуна, но вслух ничего не сказала. Ей нужен
Она моргнула и на мгновение прикрыла глаза, а когда снова открыла их, Дахнаш уже сидел перед ней полностью обнаженный и оттого еще более прекрасный.
О, как пламя очага играет с его телом, какие переменчивые блики бросает на него, придавая ему еще большую притягательность и таинственность! Как он хорош!.. Невольно она вновь бросила взгляд на его грудь, но тут же опустила его ниже и… задержала дыхание…
Никогда еще тело ее мужа, ее избранника не вызывало у нее такого восторга! Она и раньше стократно отдавала ему свою любовь, свое тело… Но сегодня телесная любовь и простые земные желания стали для нее подлинным откровением! Она с наслаждением готовилась отдаться не духу огня, а реальному человеку, до которого можно дотянуться, дотронуться…
Увидев, что он тоже не сводит с нее глаз, она опустила голову, но тут же опять подняла ее. Нет сил отвести взгляд от его дивных глаз, пронзающих насквозь ее существо, словно острый кинжал – сердце смертного.
Он поднялся с постели, и снова у нее перехватило дыхание. Да что же это такое? Она же не один раз говорила ему, что совсем не боится… Зачем он приближается к ней? Впрочем, так лучше – теперь она не видит его целиком, а только грудь, плечи… и этот шрам на лице!
Она непроизвольно подняла руку, легко дотронулась до рубца.
– Что это, мой герой? Откуда?
– Я слышал, что мужчину украшают шрамы… Он противен тебе? – негромко проговорил Дахнаш.
Вопрос почему-то задел ее: она поставила себя на его место и обиделась на себя. Шрам – воистину, чудо из чудес! – действительно совершенно не портил его, он даже был – она попробовала отыскать верное слово – ему на пользу, добавляя к его демонической внешности еще один необходимый штрих.
Она ответила, тоже совсем негромко:
– О нет, он совсем не отталкивает меня. Но я хотела бы знать, откуда он взялся?
– Это давняя история. Когда-нибудь я расскажу ее тебе, моя греза. – Он отвел ее руку, которую она все еще протягивала к шраму, и добавил: – Но не сейчас. Ибо сегодня я буду учить тебя тому, чему учит любящий мужчина свою нежно любимую, но робкую жену.
Маймуна мгновенно приняла правила игры. О, она и в самом деле в единый миг превратилась в испуганную девочку в руках опытного мужа… Более того, дрожь страха пробежала у нее по спине. Она вдруг поймала себя
– Я… я не совсем понимаю, что ты хочешь сказать.
– Я хочу сказать, дорогая жена, что сегодня ночью вынужден доверить свою честь тебе, и ты будешь в некотором роде исполнять роль мужчины, иначе говоря, будешь надо мной, а не подо мной. И все из-за моей больной ноги.
«О Сулейман-ибн-Дауд, какой еще больной ноги?!»
– О, что такое ты говоришь? Я ничего не понимаю…
– Придется понять, малышка, и начать самой.
– Я… я не знаю, как начать…
– Неужели? Тогда вспомни то, чему я учил тебя и вчера, и позавчера, и все прошлые наши ночи…
О, никаким лицедеям не под силу было перевоплотиться столь полно, как детям колдовского народа. Маймуна словно сбросила все свои сотни лет, став робкой и нерешительной юной дурочкой. А Дахнаш чувствовал себя донельзя усталым, но любящим суровым мужем, который был ранен в схватке, но даже это не могло бы отвратить его от ласк любимой.
О, как он измучил ее своей насмешливостью! Но, с другой стороны, это и насмешкой не назовешь – говорит он таким ласковым тоном, так серьезно и убедительно, что глупо спорить или обижаться. Но ведь надо что-то сказать…
Она сказала единственное, что пришло в голову:
– Я пытаюсь… Но робею…
– У тебя богатое воображение, дорогая. Пусти его в ход.
Выражение лица у нее было как у обиженного, сбитого с толку ребенка. Дахнаш немного пожалел ее.
– Хорошо. Начни с того, что поцелуй меня, – процедил он.
Она послушалась, тоже совсем как ребенок: зажмурила глаза, нашла его губы своими и слегка прижалась к ним. Ответного движения с его стороны не последовало. Она же боялась… ожидала, что, как в ее сновидениях, он сомнет ей рот ответным поцелуем, приникнет языком к языку. Муж же оставался холоден и безответен, как статуя.
Его поведение задело ее, разозлило. Наконец, оскорбило. Она коснулась пальцами его густых темных волос, попыталась притянуть его лицо еще ближе.
Словно искра вспыхнула между их телами – они сомкнулись, она почувствовала его возбуждение и судорожно глотнула. Он, откинув голову, посмотрел ей в глаза, и сейчас ни тени иронии или насмешки не было в его взгляде. В ее же глазах он прочел явное желание, вожделение, смешанное с паническим страхом. Он ощущал неровное биение ее сердца, непомерный жар тела.
Он наклонил голову и ответил на ее поцелуй – нежно и в то же время властно, как целуют того, кто безоговорочно принадлежит тебе. Его губы и язык наконец делали то, что она знала и что испытывала ранее.
Маймуна услышала стон и поняла, что он вырвался из ее груди. Она попыталась отстраниться, остановить бурный натиск его губ и тела, испугалась, что может лишиться чувств – томление и слабость охватили ее. Он отпустил любимую, но лишь затем, чтобы, не спуская глаз с ее лица, совлечь с нее платье. За кафтаном последовали туфли с загнутыми носками, потом шаровары, сорочка.