Нур-ад-Дин и Мариам
Шрифт:
Он развел ее ноги в стороны, сел на корточки, протянул руки и коснулся ее грудей. Он смотрел и восхищался ими. Ее глаза были закрыты, и, пристально глядя сверху вниз на ее веки, покрытые пурпурными тенями, он задавал себе вопрос, осознает ли она вообще его присутствие.
– Мариам! – произнес он.
Ее глаза открылись, и она улыбнулась ему.
– Я здесь! – Она легко
Мариам с наслаждением вздохнула. Абусамад – нежный любовник, внимательный и страстный. О, как же ей повезло, что ее мужем стал именно он, а не какой-то другой мужчина! Он осторожно подготавливал ее. Она никак не могла понять, почему не чувствует себя виноватой. Возможно, потому, что она не искала этого чуда, этого восторга, и найти его столь легко было великим даром Аллаха всесильного. Большего она и не могла бы просить.
Он снова повернул ее на спину и, прикасаясь к ней легкими поцелуями, двинулся по ее ногам вверх, дошел до бедер, но остановился. Это – особое удовольствие, и он решил приберечь его до следующего раза. Он стал раздражать языком ее пупок, и она вся извивалась от удовольствия, когда он снова добрался до ее грудей. В этот раз он сосал ее соски цвета меда до тех пор, пока от полноты ощущений они не встали упругими ядрышками.
Своим большим телом он накрыл ее. Их губы снова слились, и она почувствовала, как он тяжел. Со вздохом она раздвинула ноги, давая ему дорогу, и прошептала:
– О да, мой прекрасный, желанный, да!
Нежно, с бесконечной осторожностью, он проник в ее тело. Мариам сразу же ощутила его желанный, прекрасный жезл и слегка вздрогнула. Он остановился, чтобы дать ей время привыкнуть к себе. Потом начал глубже проникать в нее, и, к своему изумлению, она ощутила волшебное начало.
«Слишком быстро!» – подумала она, почти негодуя на себя, но была не в силах помешать этому.
Задыхаясь, она вскрикнула, открыла глаза и увидела, что его пылающий взор устремлен на нее.
Он видел, как медовая глубина ее глаз покрылась поволокой в то мгновение, когда ее омыла первая волна наслаждения.
– Нет! – всхлипнула она. – Это слишком быстро!
Но он стал успокаивать ее:
– Это только начало, любимая! Я дам тебе море наслаждения!
И он сдержал слово. Он доводил ее до вершин блаженства несколько раз и лишь потом позволил себе излиться в нее.
Они заснули, держа друг друга в объятиях. Их прекрасные сильные тела переплелись.
Сейчас же, вернувшись из тех далеких дней, Мариам улыбалась чуть печально. Это воспоминание словно пролило целительный бальзам на измученную тоской душу. Словно из-за порога ее муж простился с ней, забрав боль и дав долгожданный покой. Пальцы плели кожу, душа отдыхала.
И
– Аллах всесильный, Нур-ад-Дин! Что ты делаешь, безумец?!
– Я спасаю тебя из пожара, глупая женщина!
Макама четырнадцатая
– Это ты глуп, уважаемый! Разве ты не видишь, что в этом доме ничего не горит?
Нур-ад-Дин огляделся по сторонам. Действительно, вокруг царили чистота и спокойствие.
– Но я же видел черный дым, что поднимался к самым верхушкам тополей отсюда, из твоего двора! Мне показалось, что я слышу и запах паленого – словно горят ковры или занавеси.
Мариам было неуютно в насквозь промокшей одежде. Она бы и мечтала укрыться в своих покоях, чтобы переодеться и привести себя в порядок, но изумление на лице давнего друга было таким неподдельным, что почтенная женщина все медлила.
Не мог прийти в себя и Нур-ад-Дин. Увидев черный дым, услышав сухое потрескивание разгорающегося пламени, он словно обезумевший бросился спасать единственную женщину в мире, которой дорожил. «Только бы успеть», – бормотал он про себя. Ему показалось, что весь двор закрывали черные облака копоти, словно горели дорожки, устилавшие каменные плиты до самой калитки.
Сейчас же, придя в себя после этой безумной паники, Нур-ад-Дин не мог понять, откуда же взялись эти пугающие клубы дыма, столбом поднимавшиеся в небо, почему он слышал треск огня, хотя ничего не горело.
– Должно быть, добрый мой друг, тебе все это лишь привиделось…
– Быть может и так… – неуверенно ответил Нур-ад-Дин.
Мариам все настойчивее провожала его к калитке. Но он по-прежнему медлил и пытался понять, что же так испугало его.
Наконец женщине надоело разглядывать озадаченную физиономию нежданного спасителя, который, казалось, вовсе не собирался покидать ее дом.
– Добрый мой друг, – с едва заметной иронией проговорила Мариам, – я оставлю тебя на несколько минут. Мне нужно сменить одежду и вывесить ее на просушку. Ибо ведро, которое ты наполнил, было воистину большим, а вода – невероятно мокрой.
Нур-ад-Дин усмехнулся.
– Прости меня, добрая женщина! Мой испуг был и куда больше этого ведра, и куда мокрее воистину совершенно мокрой воды.
Мариам кивнула и наконец удалилась. Пока она меняла одежду, повязывала вокруг лица тонкую газовую шаль и вывешивала на просушку действительно мокрое платье, Нур-ад-Дин ходил по двору и осматривался. Он пытался понять, что же горело и почему черный дым так напугал его.
Но все было более чем спокойно. Вымокший кушак лежал там, где упал. Едва заметно шумела листва тополя, где-то за дувалом пел запоздавший петух, хотя солнце грозило вот-вот уйти за горизонт.
– Но, Аллах всесильный, что же здесь могло гореть? Что?
Увы, ответа на свой недоуменный вопрос Нур-ад-Дин не находил. Он готов был уже признать, что ему это все лишь померещилось, и в этот момент легкий аромат пощекотал ему ноздри.
– О повелитель правоверных! О Аллах всемилостивый! Эта женщина глупо подшутила надо мной!