Нурсолтан
Шрифт:
– Кто виновен, а кто – нет, о том судить не нам, а Всевышнему! Аллах более сведущ в неведомом! Если хан Тимур причинил много бед и неприятностей нашему прародителю, могущественному Идегею, то его внук, хан Махмуд, правящий с помощью Аллаха в Сарае, не доставил нам никаких хлопот. Но и ваш отец, высокочтимый хан Хаджи-Гирей, никогда не был врагом мангытов. Потому я не стану ни на чью сторону! Вы можете передать своему отцу, уважаемый солтан, что я не поведу своих воинов осаждать Сарай. Но и когда ваш отец пожелает это сделать, не дам помощи хану Махмуду, даже если он будет об этом просить. А сейчас, Менгли-Гирей, вы можете гостить в моём улусе сколько пожелаете, и в любое
Повелитель мангытов хлопнул в ладоши. Зазвучала музыка, по шатру заскользили смуглые танцовщицы. Засуетились прислужники, принялись подносить блюда с горячей, истекающей жиром, бараниной. Гости словно очнулись от долгого безмолвия, зашевелились, оживлённо переговариваясь, принялись за еду.
А Менгли, расстроенному неудачей, кусок не лез в горло. Он уже решил незаметно покинуть пир, как к нему подсел один из сыновей беклярибека, мурза Хусаин. Он дружески обнял его за плечи, зашептал:
– Не переживай, Менгли, будь я на месте отца, пошёл бы с тобой воевать против самого египетского султана. Но мой отец больше занят торговлей, чем войной, ему важней, чтобы преумножались наши табуны, а не враги.
Менгли-Гирей улыбнулся, мурза Хусаин был единственным из сыновей правителя улуса, с кем солтан успел подружиться. Был мурза немногим моложе Менгли, статен, широкоплеч и красив нездешней красотой. Ничто в его безупречном лице не указывало на мангытскую кровь, а глаза были такой глубокой синевы, какую не встретишь среди раскосых тёмных глаз степняков. Но удаль в Хусаине была настоящая, доставшаяся от воинов-кочевников. Звон сабель будоражил его кровь, близкая битва разжигала желание окунуться в неё с головой.
– Знаю, Хусаин. Верю, что пошёл бы со мной, если бы позволил отец. Тогда дай совет, если нет надежды на родственников покойного мурзабека Мусеки, куда кинуть клич? Я бы отправился к братьям моей второй жены Махдумсолтан, мурзам из рода Мансур, но их земли слишком далеко. А ваши степные воины превратились в мирных торговцев, пасут скот, считают барыши, а сабли их ржавеют в юртах!
– Не горячись, Менгли! Если мой отец разочаровал тебя, в том не его вина, он осторожен, как все старики. И сыновей покойного мурзабека Мусеки не вини, им хватает свары меж собой. А настоящих батыров и горячих головой в Степи хватает, завтра укажу тебе их. А сейчас, если насытился, пойдём прогуляемся.
Они выбрались из юрты, и Менгли-Гирей полной грудью вдохнул свежий, дразнящий воздух весенней степи. Вечер уже опустился на стойбище, и женщины в простых домотканых одеждах доили кобылиц. Крымский солтан с интересом наблюдал за их нехитрыми монотонными движениями. Менгли рос совсем в другой обстановке, там быт простых людей был скрыт от его глаз. А здесь, наблюдая, как тугие белые струйки ударяются о стенки сосуда, он вдруг почувствовал, как постепенно успокаивается, и мысли приходят в порядок. Поистине, прав был поэт, принёсший в мир слова:
Кто заботами подавлен,Тем скажи: «Не вечно горе!Как кончается веселье,Так проходят и заботы [9] ».То, что он потерпел неудачу у беклярибека Тимера, не должно было заставить его опустить руки. Беклярибек – не единственный могущественный владетель степного улуса. Знатный мангыт просто оказался первым на пути у Менгли, и это не повод для расслабления. Завтра же он поблагодарит
9
«Тысяча и одна ночь».
Менгли-Гирей и не заметил, как они с Хусаином оказались на окраине стойбища. Остановились, решая, взять ли коней, чтобы промчаться по степи с ветерком, или отправиться к реке, ведя неспешную беседу. Не сразу услышали тихое девичье пересмеивание, словно кто-то невидимый перекатывал стеклянные бусинки. Менгли обернулся и замер. Перед ним стояли две девушки, но будь ими полна вся степь, в тот миг он увидел только одну. Ту, кто ослепляя сиянием и нежностью тонкого лица, внезапно перестав смеяться, не отрывала от него тёмно-синий взгляд сапфировых глаз. Сердце солтана забилось, словно пойманная в клетке птица, и звенящая тишина воцарилась вокруг. «О Всевышний, откуда в этой степи, в этом насквозь пропахшем дымом и пыльным зноем стойбище явилась пери, достойная быть царицей среди красавиц?! Не могла простая женщина произвести на свет столь прекрасное совершенство. Должно быть, сам Всемогущий Аллах послал на землю лунный луч, а он превратился в девушку, явившуюся передо мной!»
Как сквозь сон услышал он слова Хусаина:
– А это, Менгли, мои сёстры. Смешливая, которая никак не может остановиться, Шахназ, её имя означает «много нежности и ласки». И не будь мы сводными братом и сестрой, клянусь, испробовал бы на себе, так ли уж верно её имя! А вот и любимица, Нурсолтан. Она моя единоутробная сестрёнка, и я люблю её больше всех на свете. Мужчины просто сходят с ума, едва увидев её. Да и наш отец, ты уж не обижайся, Шахназ, любит Нурсолтан больше других дочерей!
– Мне ли это не знать! – Шахназ надула губки, чем сразу заслужила порцию утешений от синеглазого красавца Хусаина.
Они пересмеивались, вспоминали ногайских мурз, ставших жертвами их прекрасной сестры, и не замечали, что главная героиня их рассказов, бессердечная Нурсолтан, не ответившая ни на одно горячее признание в любви, сейчас краснела и трепетала под взглядом крымского солтана.
– Нурсолтан! Нурсолтан, да что с тобой? – Шахназ дёрнула сестру за тонкий жёлтого шёлка рукав кулмэка [10] .
10
Кулмэк – вид рубахи, обычно длинной, просторной, с широкими рукавами, принадлежность как женской, так и мужской одежды.
И девушка очнулась, взглянула на Шахназ, затем на Хусаина, на смутившегося Менгли. Её взгляд ещё на мгновение задержался на солтане, как вдруг, спрятав лицо в ладонях, дочь Тимера бросилась бежать.
Глава 3
Шахназ вздохнула и откинулась на мягкие шкуры. Нурсолтан, с которой всегда можно было поговорить о чём угодно, сегодня молчала, словно воды в рот набрала. И зачем только Шахназ осталась ночевать в юрте Нурсолтан? Похоже, с тех пор, как сын крымского хана покинул их, её подруга потеряла интерес к девичьим посиделкам. Подумать только, и что Нурсолтан нашла в этом Менгли-Гирее? Шахназ он вовсе не заинтересовал. Менгли всего-то шестой сын хана, а это значит, не быть ему повелителем Крымской Орды. К тому же у Хусаина она вызнала, что солтан уже дважды женат, а кого прельстит быть третьей женой? А вот у Хусаина она согласна быть хоть четвёртой! Шахназ опять вздохнула и произнесла: