Нужные вещи (др. перевод)

Кинг Стивен

Генри открыл было рот, но тут же закрыл, потому что не знал, что сказать. Впрочем, такой возможности и не представилось. Прежде чем он успел произнести хоть слово, на улице снова раздались выстрелы, на этот раз — со стороны Касл-Вью.

7

Ленор Поттер стояла над телом Стефани Бонсан с дымящимся пистолетом в руках. Тело лежало на клумбе за домом, единственной клумбе, уцелевшей после двух предыдущих визитов этой злобной, мстительной суки.

— Не надо было тебе возвращаться, —

сказала Ленор. Она никогда раньше не стреляла, даже в тире не была ни разу, а теперь вот убила женщину… и при этом она не испытывала ничего, кроме угрюмого возбуждения. Эта женщина проникла на ее территорию, выдрала весь ее сад (Ленор дождалась, когда эта сучка примется за дело; у еемамочки дураков-детей не было), и тем самым развязала ей руки. Мой дом — моя крепость.

— Ленор? — позвал ее муж. Он встревоженно высунулся из окна ванной с бритвенной пеной на лице. — Ленор, что происходит?

— Я застрелила хулигана, — спокойно сказала Ленор, даже не оглянувшись. Она подсунула ногу под безвольную тяжесть тела и слегка его приподняла. Ощущение, когда каблук утонул в обмякшем боку бонсеновской сучки, доставило ей извращенно-садистское наслаждение. — Эта Стефани Бон…

Тело перевернулось. Но это была не Стефани Бонсан. Это была жена помощника шерифа, очень милого и любезного человека.

Она застрелила Мелиссу Клаттербак.

КалаваЛенор Поттер резко сменила цвет. Миновав синий, пурпурный и дальше сиреневый, она стала полностью, непроходимо черной.

8

Алан Пангборн смотрел на свои руки, смотрел сквозьних в пустоту, такую густую и черную, что ее можно было только почувствовать, но не увидеть. Ему вдруг пришло в голову, что сегодня, возможно, он потерял Полли, причем не на время — пока не прояснится недопонимание, — а навсегда. А это значит, что впереди у него — около тридцати пяти — сорока лет жизни, лишенной всякого смысла.

Он услышал какой-то шорох и быстро поднял голову. Мисс Хендри. Она заметно нервничала, но, казалось, приняла решение.

— Мальчик зашевелился, — сказала она. — Он еще не проснулся… ему дали успокоительное, и какое-то время он еще будет спать… но он уже зашевелился.

— Правда? — тихо спросил Алан.

Мисс Хендри прикусила губу, но все же продолжила:

— Да. Я бы впустила вас, шериф Пангборн, если бы могла, но я не могу. Правда не могу. Вы должны понимать. Я все прекрасно знаю, у вас большие проблемы в городе, но ребенку всего семь лет…

— Да.

— Сейчас я спущусь в кафе, выпью чашку чаю. Миссис Эванс опаздывает — она всегда опаздывает, — но через пару минут она будет здесь. Если вы зайдете в комнату Шона Раска — он в девятой палате, — когда я уйду, она скорее всего не узнает, что вы вообще здесь. Понимаете?

— Да, — благодарно сказал Алан.

— Обход начнется не раньше восьми, так что если вы будете уже в палате,

она вас и не заметит. Но разумеется, если она все-таки вас увидит, вы ей скажете, что я строго следовала больничным правилам и отказала вам в посещении. И вы потихонечку проскользнули внутрь, когда меня не было на месте. Да?

— Да, — сказал Алан. — Можете не сомневаться.

— Уйти вы сможете через запасный выход в дальнем конце коридора. Если, конечно, сначала заглянете к Шону Раску, что я вам соответственно строго-настрого запретила.

Алан вскочил и чмокнул ее в щеку.

Мисс Хендри залилась краской.

— Спасибо, — сказал Алан.

— За что? Я же ничего не сделала. Ну, мне пора пить чай. Пожалуйста, посидите здесь, пока я не уйду.

Алан послушно уселся на стул. Он сидел между Саймоном-простаком и Пирожником, пока двойные двери, ведущие к лифтам, не закрылись за спиной мисс Хендри. Потом он встал и тихонько прошел по ярко расцвеченному коридору, заставленному игрушками и деревянными паззлами, в палату № 9.

9

Шон Раск вовсе не показался Алану сонным. Мальчик вполне проснулся.

Это было педиатрическое отделение, поэтому кровать была маленькой, но малыш все равно в ней потерялся. Его тельце было как маленький холмик под одеялом, так что казалось, будто на подушке лежит одна отрезанная голова. Лицо у Шона было очень бледным. Под глазами — смотревшими на Алана спокойно и без удивления — темнели сиреневые круги. На лбу, как большая запятая, лежал локон темных волос.

Алан взял стул, стоявший у окна, и перенес его к кровати с поднятым предохранительным бортиком. Хотя Шон не то что выпасть из кровати, он даже голову повернуть не мог. Только его глаза следили за Аланом.

— Привет, Шон, — тихо сказал Алан. — Как себя чувствуешь?

— В горле пересохло, — хрипло прошептал Шон.

На столике рядом с кроватью стоял графин и два стакана. Алан налил воды и перегнулся через бортик кровати.

Шон попытался сесть и не смог. Он упал обратно на подушку с тихим жалобным вздохом, поразившим Алана в самое сердце. Ему сразу вспомнился погибший сын. Когда Алан просунул руку под шею Шона, чтобы помочь ему сесть, перед глазами вновь встала та самая сцена: Тодд стоит возле «скаута» в тот злосчастный день и машет Алану рукой, и почему-то в этой картинке из памяти вокруг головы Тодда искрится какой-то далекий, почти перламутровый свет, обрисовывая все его милые черты.

Рука Алана дрогнула. На больничную пижаму Шона пролилось несколько капель воды.

— Извини.

— Ничего, — сказал Шон тем же хриплым шепотом и жадно принялся пить. Он выпил почти весь стакан. И рыгнул.

Алан бережно уложил его обратно. Шон, похоже, немного «ожил», но его глаза по-прежнему были тусклыми. Алан подумал, что он в первый раз видит, чтобы маленький мальчик был настолько потерянным и одиноким. Таким одиноким, что даже страшно. Перед мысленным взором снова встал Тодд в тот, последний день.