Няня для дочки миллионера
Шрифт:
Тогда я потеряю хорошую работу и больше никогда не увижу Ксюшу. И Владимира. Между нами ничего толком не было, он быстро меня забудет. Даже не сомневаюсь в этом.
— Вы так быстро вернулись, — встречает меня Елена Леонидовна.
Совсем забыла, что она здесь. Киваю и выдавливаю из себя некое подобие улыбки. Я уже сто раз успела пожалеть о своём решении. Сидела бы сейчас рядом с Ксюшей, отражала бы нападки Каролины и ловила на себе редкие взгляды Громова. А вместо этого приехала в чужой дом и еле сдерживаюсь, чтобы
— Ксюша с Владимиром Романовичем ещё на катке. Я решила не мешать их семье.
— Какой семье? — не понимает меня Елена Леонидовна.
— Громовых. Владимир, Каролина и Ксюша, — объясняю я. Иду на кухню, включаю чайник.
— Да нет там никакой семьи. И не было никогда, — доверительно произносит Елена Леонидовна. Она достаёт чашку из шкафчика, насыпает листовой чай и заливает его кипятком. На её лице отражается искренняя забота.
— Что вы имеете в виду?
Елена Леонидовна и себе чаю наливает, садится напротив меня и голову набок склоняет.
— Я же у Владимира почти восемь лет работаю. Ксюшу ещё совсем маленькой помню. Очень талантливый ребёнок, она говорить рано начала, и читать. Я её многому учила, пока нянек не было. Да и потом тоже. Меня домработницей наняли, еду там готовить, дом убирать, а я дополнительно воспитанием Ксюшки занималась. Владимир мне щедро доплачивал. А вот Каролина… Нехороший она человек.
Не понимаю, почему Елена Леонидовна вдруг решила со мной пооткровенничать, но слушаю внимательно. Мне интересно, что происходило в семье Громовых раньше.
— Почему нехороший? — любопытничаю я.
— Может, и хороший, конечно, да только не со своей дочкой, — горестно вздыхает Елена Леонидовна. Я вспоминаю про чай и делаю пару глотков. — Никогда она Ксюшеньку не любила. Раздражал её вечно детский плач, крик и слёзы. Ксюшей занимались родители Каролины, царствие им небесное. Особенно бабушка во внучке души не чаяла. Хорошая была женщина, мы с ней крепко дружили… А Каролина ребёнка как сторонилась, так и до сих пор сторонится. Ничего не изменилось.
— Может, сейчас изменится?
— Да куда там! Если мать своё дитя не любит, то это навсегда, — уверенно заявляет Елена Леонидовна. От её слов у меня дрожь по телу идёт. Как ужасно это звучит — родная мама не любит свою единственную дочь!
— Не знаю. Я верю, что люди меняются.
— Потому что ты добрая душа, — тепло улыбается женщина. — Я за тобой всю неделю наблюдаю, нравишься ты мне. Только в глазах твоих тоска сильная живёт. Почему?
Я рассматриваю ногти на своих руках. Надо бы в салон записаться, маникюр приличный сделать. На вопрос Елены Леонидовны не знаю, как ответить. Мы с ней за эти полторы недели перекидывались только общими фразами, я совсем её не знаю. Но в голосе, во взгляде, в поведении женщины есть нечто такое, что невольно напоминает мне о бабушке. Она тоже была заботливой
— С парнем рассталась, — говорю наконец, а затем добавляю зачем-то: — И детей у меня быть не может.
— Кто сказал?
— Врачи.
— Врачи тоже ошибаются.
— А почему вы решили, что семьи Громовых никогда не было? Каролина же с Владимиром столько лет женаты, — меняю я тему. Не могу о детях говорить, сразу ком в горле застревает.
— Да потому что тепла между ними нет. Так что зря ты благородство проявляешь, не нужно оно никому.
— Я делаю то, что считаю правильным.
— Для кого правильным? — выразительно смотрит на меня Елена Леонидовна. — Я вижу совсем другое. Ты свой шанс упускаешь, милая.
— Я вас не совсем понимаю…
Нас прерывает хлопок входной двери. Я подрываюсь с места. Ксюша бежит мне навстречу.
— Как вы, Виктория Андреевна? — запыхавшись, спрашивает она.
— Отлично, ничего не болит. А вы почему так рано? — поднимаю взгляд на застывшего Владимира. Он предельно серьёзен, брови сведены к переносице.
— Уложи Ксюшу спать, — бросает он и выходит из дома.
— Они с мамой будут ссориться, — спокойно произносит малышка. — А спать я пока не хочу, ещё совсем рано!
— А что ты хочешь?
— С вами посидеть. Можно? — робко спрашивает она.
— Конечно.
Ксюша мчит в гостиную, с ногами запрыгивает на диван и смотрит на меня.
— А почему вы нас не дождались? — малышка обиженно дует губы. Я ведь и правда её обманула, не сообщив о своём уходе. — Ножка болела?
— Нет. Я не хотела вам мешать.
— А чем бы вы помешали?
Елена Леонидовна улыбается и кивает, дескать, устами ребёнка глаголит истина. Я только плечами пожимаю.
— Мама не захотела в кафе идти. А папа стал грустным после того, как вы ушли. Но зато мы классно покатались. Я завтра Кате всё скажу! Пусть знает, что у меня тоже хорошие родители.
Ксюша в красках описывает Елене Леонидовне катание на коньках, а я то и дело на дверь поглядываю. Что-то долго Владимира нет.
— Виктория Андреевна, а вы можете папу позвать? Скажите, что я его очень-очень жду, — просит Ксюша. — Не хочу, чтобы они с мамой друг друга обижали.
Я перевожу взгляд на Елену Леонидовну. Она качает головой, поднимается и молча идёт на кухню. От неё помощи ждать не следует, это ясно. Я не хочу прерывать общение Владимира и Каролины, но если Ксюша просит…
— Хорошо. Беги в свою комнату. Я что-нибудь придумаю.
Ксюша обнимает меня, шепчет «?Спасибо», а затем мчится на второй этаж. Я собираюсь с духом и выхожу во двор. Владимир и Каролина разговаривают на повышенных тонах, слова я различить пока не могу. Они на летней веранде. Усмехаюсь. Я считала, что это наше с Громовым место. Какая же глупость.