Няня для принцессы

Хмельницкая Ольга

– Ты прав, – кивнула няня, – любовь способна поранить даже самое сильное сердце.

– Именно, – согласился следователь и со значением посмотрел на Елену Варфоломеевну.

Дождь барабанил все сильнее. В его мерном стуке было что-то убаюкивающее. За окнами клубился туман.

«Подходящая погода для Джека-потрошителя», – некстати подумала няня.

– Надо искать следы цианистого водорода, – сказал следователь. – Получу сегодня ордер на обыск.

– Квартира Маши и Нинель Петровны.

– Да. Если

Нинель Петровна сама готовила себе яд, она оставила бы следы, ей не было смысла ничего скрывать. Правда, все следы мог уничтожить Федя.

Следователь потянулся и выпрямился.

– Один поцелуй, и поедем, – предложил он.

– Нет.

– В щечку.

– Нет.

– В лобик! По-дружески.

– Исключено. Могу руку пожать.

Он завел двигатель.

– Ну хоть руку.

Они пожали друг другу руки и вырулили на дорогу.

Кроки бил в стену.

– Спасите нас! – кричал выводок летучих ежей, прильнув к зарешеченному окошку. – У нас один больной есть! Нам надо на воздух!

– А их почему держат в камере? – спросила принцесса, глядя на несчастный колючий выводок, сующий в окно длинные мордочки с черными носиками.

– Их фаршируют листьями самопишущего дерева, – пояснил Кроки, переводя дух. – Есть такое дерево-поэт, на его листьях написаны стихи всякие. Листья собирают только безлунной ночью, чтобы дерево заранее не заметило сборщиков и не начало писать частушки всякие матерные. Так вот, если поймать ежа, выпотрошить, вымочить…

Ежи застонали.

– …вымочить, – продолжил Кроки, – а потом нафаршировать листьями самопишущего дерева со стихами о любви, то получается такой вкусный голубец, что многие готовы правое щупальце отдать, чтобы съесть такое блюдо. Это что-то типа наших трюфелей. Или фуа-гра.

– А в домашних условиях дерево такое можно вырастить? – спросила принцесса. – На подоконнике? Чтобы оно писало всякие романтические баллады?

– Можно, – сказал Кроки. – Но на листьях будет одно-единственное стихотворение.

– Сижу за решеткой в темнице сырой, – с чувством продекламировал Медуза.

Кроки снова ударил хвостом по стене. Грохот, пыль, разлетающиеся кирпичи.

– Ты настоящий мужчина, – тихо произнесла принцесса. – Хоть и зеленый.

Крокодил засмеялся, приоткрыв пасть с острыми зубами в три ряда. Медуза втянул носом воздух. Слегка пахло розмарином.

– Давай быстрее! – взвизгнула принцесса.

Хвост со свистом разрезал воздух. Удар был такой силы, что гора содрогнулась. Кирпичи посыпались, в стене появился проем. Радостно запищав, ежи принялись вылетать из отверстия. Двое несли больного ежонка.

– Что с ним? Давайте я его понесу, – предложила принцесса, взяв в руки невесомое колючее тельце.

– Темно, сыро… продуло, – сказала ежиха, и на ее глазах-бусинках заблестели

слезы. – Ни врачей, ни солнца, ни лекарств, ни пудинга со сливками.

– Пошли, – позвал Кроки.

Принцесса пустилась за ним, прижимая к груди ежонка. Остальные летели следом, шелестя крыльями. Медузы вели себя у принцессы за пазухой смирно.

На развилке Кроки замешкался.

– Налево! – сказал Медуза, высунув из-под майки принцессы прозрачное щупальце.

Кроки повернул налево, летучие ежи сделали пируэт в воздухе.

– Хэээлп, – послышался стон где-то впереди.

И почти сразу же в воздухе сильно запахло розмарином.

Старушка в клетчатом пальто и голубом шарфике сидела в коридоре, бдительно щуря правый глаз.

– Ульяновна я, – сообщила она, увидев следователя и Елену Варфоломеевну. – Мне девочки рассказали, что милиция приходила.

Старушка причмокнула.

– И я хочу кое-что рассказать!

– Проходите, – пригласил следователь, показывая на дверь.

Ульяновна вошла, мелко семеня, и села.

– Ночью она приходила к нему! – выпалила она. – Какой стыд! Не успели похоронить жену, а Маша уже бежит к нему в постель.

Сухонькие щечки запылали праведным гневом.

– В мое время таких женщин… знаете, как называли, да, – сказала Ульяновна, вскинув подбородок. – Я бы ей руки не подала. Я с ней даже не здороваюсь теперь!

Она поудобнее устроилась на стуле.

– Я думаю, – произнесла она после паузы, понижая голос, – что они ее… убили. Маша и муж Нинель. Убили нашу тамаду, несущую людям радость! Убили честную женщину, потому что жена была как бельмо на глазу и мешала им творить разврат.

И Ульяновна несколько раз испуганно перекрестилась.

– Знаете, – продолжила она, – и Харитоновна тоже так думает. Только не говорит вслух.

«Харитоновна – это мама то ли бандита, то ли депутата, – вспомнила Елена Варфоломеевна, – того, который пытался подарить матери машину с водителем, чтобы она в булочную ездила».

– У нас не запрещено законом иметь внебрачные связи, – сухо сказал следователь, – у нас свободная страна. Так что тот факт, что Маша ночью ходила к своему лю…

– Я чувствую, – проговорила Ульяновна. – У меня девальвация… эксгумация…

– Интуиция, – подсказала Елена Варфоломеевна.

Ульяновна благодарно закивала.

– Интуиция! Они ее убили. Кстати… когда будут похороны Нинель?

Старушка застегнула пальто на все пуговицы.

– Посмотрю ей в глаза на похоронах. Убийцы перед лицом покойной жертвы дрогнут и, возможно, раскаются. Упадут на колени перед гробом!

– Я бы на это не рассчитывал, – усмехнулся следователь.

Елена Варфоломеевна молчала, внимательно глядя на старушку. Та встала. Ее газовый шарфик взметнулся.