Няня на месяц, или я - студентка меда!

Рауэр Регина

Я же, глядя на потирающего затылок Рому, втянула голову в плечи, ибо тоже балда.

— Черт его знает, — Ромыч насупился, — он у нас принципиальный. Кра-са-а-а-авчиик.

Последнее было сказано со злостью, и я согласно вздохнула.

Кирилл Александрович Лавров действительно был красавчиком. Молодым — как донесла разведка, тридцать два года — красавчиком. На кафедре он был первый год и преподавать, как шептались, согласился только по большой милости, любви к родному институту

и уговорам завкафедры, ибо набор в этому году увеличился и преподов катастрофически не хватало.

Его первое занятие мы ждали с нетерпением, наслушавшись и о его неземной красоте, и о требовательности, и о резкости и откровенных издевательствах, и о… многом. О Кирилле Александровиче вообще слухов ходило слишком много.

И он, правда, оказался красивым, а я почувствовала себя предательницей, поскольку в груди екнуло, когда он зашел, и я невольно сравнила его с Лёней. Сравнение вышло не в пользу Лёньки и, пока Кирилл Александрович представлялся, я думала, что канадка ему идет куда больше, чем моему парню…

Два месяца.

Наша групповая женская влюбленность в язвительного и харизматичного Красавчика, как называли его пренебрежительно парни, продлилась два месяца, в которые к паре мы готовились особенно тщательно и долго, перерывая не только учебники, но и гардероб.

Прошла любовь, завяли помидоры на… первом же зачете, принесенном ноутбуке и хищной улыбке, которая сопровождала его слова: «Тест, похоронный марш медицины, писать будете здесь, ибо три балла даром я не раздаю и оценивать ваше умение пользоваться поисковиком по ворду не собираюсь».

От любви до ненависти тоже один шаг и тест, который на три балла никто не написал. Мы не готовились к нему, да и нельзя, решая самому, за десять минут сообразить на двадцать вопросов и все соотнести без ошибок.

На устной же части зачета мы его возненавидели окончательно, ибо, измываясь особо изощренно и тонко, Кирилл Александрович гонял в хвост и гриву, поставив трем из тринадцати по одному баллу и отправив остальных учить дальше.

Мы учили и пересдавали, и шли учить дальше.

Я сдала с третьего раза.

И надеяться, что Кирилл Александрович ничего не расскажет про музей и разбитый препарат, было слишком самонадеянно, пусть он и обещал. Но… Красавчик, к нашему с Ромкой удивлению, промолчал, когда лаборантка обнаружила пропажу, а я порадовалась, что с кафедрой, сдав зимнюю сессию, распрощалась навсегда и видеться мы больше не будем. Я его вообще старалась избегать и по коридорам второго корпуса, где анатомия и была, ходила с оглядкой и перебежками до апреля, а потом успокоилась.

Почти.

Встречаться и напоминать о себе лишний раз все равно не хочется. И говорить о нем что-либо тоже, поскольку

не таким принципиальным и ужасным оказался наш Красавчик.

— Дашка, не тормози, — Рома ободряюще подмигивает, понимая без слов, — нас ждет секс и виски…

— …и кокс карибский, — я хохочу и, подхватываю Лину под руку, которая стонет, что мы придурки и она не с нами и знать нас не знает.

— Без проблем, женщина, — Вано соглашается легко, строит просительную рожицу, — без проблем, только ключи от хаты дай.

Отмечать летнюю сессию мы собрались у Лины с обещанием ее родителям ничего не спалить. Как в прошлый раз, когда Вано с Ромой сломали пластиковый стул и под руководством Эля, что идею и подал, решили ножку припаять обратно с помощью зажигалки.

— Дашка, а твой все-таки идет? — уже на крыльце интересуется Вано.

— Нет, Лёньчик работает, — вместо меня отвечает Лина, — пчелка трудовая.

Лёню она на дух не переносит, уверяя, что золотой мальчик и нежный цветочек мне не пара. И спорить с ней бесполезно, поэтому я уже привычно игнорирую выпад и понимаю, что чего-то не хватает.

Чего-то очень важного.

— Черт, сумка! — я хлопаю себя по лбу.

И, здравствуй, снова третий этаж и кафедра физиологии, а я ведь только навсегда помахала тебе ручкой. Отрыв свое сокровище в куче баулов, я несусь обратно.

Целых три ступени несусь, а потом натыкаюсь на пронзительный взгляд стоящего между этажами и обернувшегося от окна Кирилла Александровича и торможу.

— З-здравствуйте, — я улыбаюсь.

И чинно-важно мимо-мимо.

К свободе под пристальным взглядом.

Вот только меня в последний момент останавливают, придерживают цепко за локоть.

— Ште-е-ерн, — наш Красавчик тянет подозрительно довольно, улыбается хищно и телефон от уха отнимает, а мне становится неуютно, — ты-то мне и нужна! Про должок помнишь?

— Д-да, — я пытаюсь отступить, но хватка усиливается и приходится замереть на месте.

И, кажется, фраза «взгляд удава на кролика» мной теперь окончательно осмыслена и понята. Пошевелиться под непонятно радостным взглядом я не могу.

— Вот и хорошо, что помнишь, — Кирилл Александрович ухмыляется. — Жду тогда тебя завтра у себя дома.

Чего?!

Ща, секунду или две, я подберу мандибулу и осознаю предложение.

Или не осознаю.

Или врежу.

За пощечину преподу отчисляют?!

— Дарья Владимировна, не задохнись от возмущения, — он пренебрежительно хмыкает, — детский сад меня не привлекает. И со студентками, вопреки слухам, я не сплю. И я не договорил, жду тебя, чтобы…

Я прищуриваюсь, а Кирилл Александрович неожиданно смеется.