Няня по контракту

Ночь Ева

— Нет, не так, Варикова, — ткнулся он носом мне в макушку. — Повернись, пожалуйста.

И я повернулась. Посмотрела в глаза. Он тоже глядел на меня — чуть напряжённо и внимательно. Искал в моих чертах что-то. Не знаю уж, находил ли — спрашивать о таком не пристало.

— А теперь поцелуй меня. На удачу. Ты всегда была очень фартовой, Ань.

Меня словно кипятком ошпарили. Он всё помнит. Да, впрочем, как и я. Такое разве забудешь. Мы ж тогда как факелы пылали. Как жаль, что мне не хватило ума и терпения, а ему — меня одной. Но, может, по-другому

сложно. Мужчины, как известно, существа полигамные, а у молодых — дури много. Димке тогда двадцать три всего было. Если бы мне тогдашней сегодняшние мозги, я бы его выслушала — минимум.

Я тянусь к нему, привставая на носочки. Прикладываюсь губами к гладко выбритой щеке. Вытираю след от помады.

— Удачи, Дим. Всё будет хорошо.

— Жадная ты, Ань, — вздыхает Иванов и целует меня в губы. Ритуал. Традиция. Провал в заячью нору, что ведёт меня лабиринтами в другой мир.

И руки мои сами по себе сомкнулись за Димкиной шеей, погладили нежно затылок. Ему всегда это нравилось. А я сейчас не специально. Так получилось.

Такими нас и застукала баба Тоня — целующимися и обнимающимися. Потому что Иванов тоже не терялся и прижал меня к себе так, что дух выбило. А мне бы хотелось ещё ближе… Хотя куда уж там ближе — и так почти склеились намертво.

— Оу, — сказала она, и мы замерли. — Упс, — бабуля видать нахваталась всяких новомодных междометий у внуков или в интернете. А может, на улице подслушала.

Я дёрнулась, но Димка и не думал никуда меня отпускать. Бабуля обошла нас по дуге и заглянула мне в лицо.

— Я поняла: ты та самая Аня! — наставила она на меня сухонький палец, словно намеревалась проткнуть.

Ну, да. Я та самая негодяйка. Но вслух ничего говорить не стала.

23.

Анна

Он спрятал меня за спиной. Взял — и задвинул, как шахматную фигурку.

— Ба, не говори сейчас то, о чём пожалеешь, — я ничего видеть не могу, только Димкину спину.

— А я что? А я ничего! — включает бабулька заднюю и по шуршанию одежды, понимаю, что ветер переменился, и Мэри Поппинс унесло отсюда так быстро, как только позволили ей уже немолодые ноги.

— Ань, — поправил он мне волосы. — Ты её не бойся, ладно? И не слушай, хорошо? У неё язык, как помело, может порой такую чушь нести, что уши вянут.

— Ты иди, Дим, — поправила я в ответ ему галстук и воротничок. Зачем-то погладила по лацканам пиджака. У нас руки так и тянулись друг к другу, как на шарнирах. — Мы тут сами разберёмся. Я уже взрослая девочка. Как-нибудь. После потопа, пейнтбола, кота в унитазе, думаю, мне ничего не страшно.

— Я там список оставил, — пятится он задом и не может от меня глаз оторвать. — Как ты и просила. Сегодня у Мишки тренировка в секции. У Ромы — развивающие занятия в студии. Всё рядом. Адрес указан. Тут недалеко. А за бабулей Селена присмотрит. Она ещё вчера приехала. Хорошая тётка. Не знаю уж, по каким причинам её бабуля затретировала.

— Иди,

Дим, иди, — повторяю я, а сама иду за ним, как намагниченная. Он отступает задом, а я делаю шажочки вперёд. Мой Димка… Как бы ещё и вот от этого отказаться? Совершенно недопустимо, чтобы мы обжимались каждое утро, как подростки. Это вообще неуставные отношения. Как бы.

— Ухожу. Да. Ты держись, Ань, ладно?

Он сегодня сам на себя не похож. Точнее, не похож на того злого и расчётливого босса, который принимал меня в своём кабинете совсем недавно. А кажется — тысячу лет тому назад…

Он сейчас… Мой Димка. Тот самый. Как когда-то. И как мне противостоять ему — не знаю. И нужно ли — тоже не знаю.

Надо бы просто разобраться. Объясниться, наверное. Спросить.

На самом деле, мне страшно услышать… Даже десять лет спустя. Я страус. Очень большой и пугливый страус. У меня длинная шея и очень маленькая голова, которую засунуть в песок — не больно. А услышать правду… наверное, будет нелегко.

Димка ушёл. Я его до порога проводила. Вздохнула тихонько, когда за ним дверь закрылась. За спиной — шорох. Бабуля Тоня. Новый день начинается. И не факт, что не с боевых действий.

Поворачиваюсь медленно, чтобы её не спугнуть.

— Пошли чай пить, няня номер восемь, — ворчит она и глазом сверкает. Что в нём? Не понять. И я не уверена, что бабуля клей на стуле не разлила или в чай пурген не добавила.

Мы с ней одни, если не считать Дину Григорьевну, что орудует у плиты.

— У нас столовая имеется, — сжимает губки бантиком бабушка и царственно кивает головой кухарке. Григорьевна, вздохнув, накрывает стол в столовой, смотрит на меня жалостливо. Видимо, она бабку исчадием ада считает, хоть она по-прежнему больше на старенькую Мэри Поппинс похожа.

— Все спят ещё, — довольно жмурит глаза баба Тоня.

— И сиделка ваша? — что-то мне слабо верится, что ответственный работник будет дрыхнуть в семь утра, зная, что старушка поднимается ни свет ни заря.

Баба Тоня хихикнула.

— Я ей снотворного подмешала, — заявляет она беззастенчиво и простодушно. — Не подумай: там маленькая доза. Нечего меня пичкать этой дрянью, я и без их таблеток сплю прекрасно. А Селена хоть выспится. Она ж беспокойная — жуть. Доставучая. То одеялко поправит, то водички припрёт, думает, что оно мне нужно. А я и сама в состоянии справиться со всем. Я им не ребёнок, пусть что хотят думают!

— Так нельзя, — осторожно пытаюсь донести до неё очевидное.

— А со мной — можно?

Я пытаюсь спуститься на уровень ребёнка, который не понимает, зачем ему пить горькие лекарства или делать прививку, или зуб лечить. Баба Тоня сейчас, наверное, не очень отличается. Я помню, что она то «очень», то «не очень» адекватная, хоть по ней не угадаешь: старушка как старушка.

Я больше боялась, что она накинется на меня с расспросами или обвинениями. Но, может, всё ещё впереди. Не зря ж она меня в столовую утянула, подальше от ушей кухарки.