Ныне и присно

Мартынов Константин

Федор что-то буркнул под нос — Сергей не расслышал. В висках набатом грохотала кровь, зубы выбивали мелкую дробь.

«Не первый каянец на счету. Откуда мандраж? — сердито думал он. — Видно на снегу залежался, оттого и трясет…»

Безумно завывал ветер, лохмотья мха болтались на голых скрюченных сучьях, как обрывки сгнившей плоти на костях неупокоенных мертвецов. Поземка рьяно заметала следы… Духи знали — останься странная пара в живых и будут новые жертвы, будет новая кровь… Много крови.

— Экий ты… лютый! — слова пробивались к сознанию через толстый

слой снега — невнятные, мятые, рваные. — Оно конечно и раньше видно было: когда ты в яхте Кавпейкином драку учинил… однако ж так, одним ударом ватажника к праудедкам послать… видно сильно тебе матулова девка в душу запала… приворожила что ли? Матул-то на эти дела знаткой лопарь. Говорили, не простой он человек — кебун. Колдун, ежели по-русски… может, и дочь в него пошла?

Глухота понемногу слабела. Теперь слова гудели жирными зелеными мухами, назойливо лезли в уши, мешали думать. Вот бы их мухобойкой!

— Иди к лешему, — сердито прошипел Сергей, уловив таки смысл букинской тирады. — А то я сам наворожу — век икаться будет.

Букин отпрянул, но тут же снова подполз к Сергею.

— Так я че? — виновато пробормотал он. — Так, рассуждаю про себя…

— Про себя болтай сколько влезет, — усмехнулся Шабанов. — Про меня тоже можешь… но Вылле не трожь, понял?

— Ага, ага, — истово закивал Букин. — Я понятливый!.. А все ж зря ты ватажника зарезал — теперь Пекка, небось, в дозоры парами посылать будет: как девку скрасть?

— Молча, — огрызнулся Шабанов. — Кто из нас чистокровный лопарь? Ты или я? Тебе тундра — дом родной… Думай.

Букин замолк. Надолго — видимо и впрямь задумался. Сергей заново прокрутил в памяти картину лагеря…

«Среди монахов ее нет… на санях тоже… в куваксе держит? С ватажниками?» Сергей тихо зарычал, чтобы не застонать, вцепился зубами в рукав малицы. «Полсотни громил и невинная наивная девчушка! Сволочи!»

На глазах вскипели злые жгучие слезы.

«Нет. Разве Пекка уступит озверелой своре лакомый кусок? Наверняка при себе держит. А самому не до девиц — получил от поморов по соплям, теперь все мысли — как бы ноги унесть! И хватит психовать».

Сергей закрыл глаза, сосредоточился на дыхании: три счета вдох, пауза, четыре выдох, снова пауза. Бешеный перестук сердца чуть замедлился, но тревога осталась. Потому неожиданный толчок в ребра заставил схватиться за нож.

— Придумал. Слышь, Шабанов! Придумал я! — лицо Букина расплылось в довольной улыбке.

Сергей ощутил, как в душе просыпается надежда.

— Давно за Пеккой идем, — возбужденно заговорил Букин. — Я теперь про него все знаю: сколько за день пройдет, где становище поставит, как да куда дозоры вышлет. Ты сам говорил — для меня тундра дом, для Пекки — чужа земля. Мы с тобой вот что делать будем…»

Шабанов слушал придуманный Букиным план и думал, что безумие заразительно — такое безрассудство в горячечном кошмаре не привидится… но шанс таки есть… Есть!

Отличить ночь от утра можно по звездам, но тучи расходиться не спешат, хотя ветер старается изо всех сил. Снежные заряды следуют один за другим, в промежутках

между ними бушует поземка. От пронизывающей стужи не спасает и теплая малица — чтобы согреться надо двигаться, а этого Сергей позволить себе не мог.

Стоило Весайнену обнаружить пропажу ватажника, как дозоры действительно были удвоены. Сергей приготовился к стычке, но искать пропавшего никто не собирался. Усиленые дозоры предпочитали, то и дело поглаживая скрытые под одеждой амулеты, топтаться на границе света, да опасливо вглядываться в темноту. Иногда ветер доносил обрывки слов, чаще всего ватажники поминали Хийси.

К сожалению мистический ужас не мешал каянцам держать арбалеты наготове и стрелять при малейшем шорохе.

Стреляли метко — в десятке шагов от Сергея грузно рухнул сбитый с ветки глухарь. Проверить результаты стрельбы никто не попытался.

— Ничо, — бормотал неунывающий Букин. — Пущай пуляют нам меньше достанется. Жаль, стрелы деревянные тратят, берегут, засранцы, болты-то.

— Нам без разницы, — буркнул Шабанов. — Печок — не доспех, его и деревянная пробьет…

— Не-а, — жизнерадостно возразил Букин. — Когда нас заметят, мы уж как мороженая треска будем. Хрен пробьешь. Никакого доспеха не понадобится!

— О-хо-хо… — вздохнул Шабанов.

Лагерь таки проснулся. Проснулся, когда состояние хорошо промороженой трески уже не казалось лопарской гиперболой.

Послышались лающие команды выживших под Колой десятников, ярко вспыхнул подброшенный в угасавшие костры хворост, над огнем зашкворчали жиром насаженные на острия мечей куски оленины, ветер донес запах жареного мяса… Шабанов проглотил наполнившую рот слюну.

«Не ко времени жрать захотелось. Ох, не ко времени!» Он тихонько сунул руку в лежащую рядом кису, пальцы нащупали жесткий, как старая подметка, кусок вяленой трески, сунули в рот. Глаза не отрывались от оживающего лагеря.

Набившие брюхо ватажники с гоготом бросали обглоданные кости по-прежнему теснившимся в центре площадки монахам. У ног пленников лежали три полузанесенных снегом тела. Ветер трепал подолы черных ряс.

«Царствие Небесное вам, братие! — мысленно произнес Шабанов. — Бог не оставит невинноубиенных слуг своих…» Откуда взялись эти слова в насквозь пропитанной атеизмом голове, Сергей не задумался — просто чувствовал, это стоило сказать.

Куваксы собирали в последнюю очередь, но споро и слаженно — чувствовалась многолетняя привычка. Сергей напрягся — именно этого момента он ждал всю ночь.

Наконец откинулся полог центральной куваксы, в свете костров появился до яростной дрожи знакомый силуэт Весайнена. Сергей едва не сорвался с места — руки вожака стискивали худенькое, сжавшееся в комочек тело. Пекка шагнул к ближайшим саням, небрежно швырнул ношу на едва прикрытый соломой каркас. Послышался тонкий жалобный вскрик.

«Вылле! Что он с ней сделал, паскуда?»

— Тихо, Шабанов, тихо… — прошептал лежащий рядом Букин. — Знал ведь, что увидим. Терпи, не пришло еще время…

— Я терплю, — прошипел в ответ Сергей. — Да терпелка кончается!