Ныне и присно
Шрифт:
Воевода поперхнулся, лохматые брови недоуменно поползли вверх.
— С чего я-то его одаривать должон? Мое ли дело — поморским недорослям кошели набивать?
— С того, что сам за свея немалый барыш поимеешь, — отрезал староста. — Царю-то в радость, что воеводы его ворогов в полон берут.
И без того угрюмый воевода потемнел грозовой тучей.
Объект беседы впервые позволил себе открыть рот:
— Спасибо на добром слове, — поклонился он старосте, — не заради денег старался…
Молния воеводского гнева, вместо
— Молод еще, в разговоры старших встревать! — рявкнул Загрязской. — Радоваться должон, что в теплой избе нашего решения ждешь.
«Дерьмо! — мысленно выругался Шабанов. — Дернула нелегкая пасть раззявить! Хорошие манеры проявить захотел. Выкручивайся теперь…»
— Так я и радуюсь! — расплылся он верноподданической улыбкой. Вытаращенные от усердия глаза поедом ели начальство. — Потому и сказать осмелился, что радый! Я ведь и впрямь на Кавпея сдуру напоролся! Кабы не стрельцы — забил бы меня свей!
Тяжелый воеводский взгляд уперся в Шабанова — не изгаляется ли сопляк? Сергей подлил в улыбку изрядную толику идиотизма. Разве что слюну не пустил. Загрязской чуть помягчел, собравшаяся над Шабановым гроза явно прошла мимо.
— Дурак ты, паря, — удовлетворенно констатировал воевода. — Другой на твоем месте, кричи на него — не кричи, все одно гоголем ходил бы.
Горлышко штофа вновь звякнуло о край стакана, по избе поплыл густой сивушный аромат.
— Прими-ка от щедрот моих!
Староста ехидно хмыкнул.
— Щедр у нас Владимир Владимирович, неча сказать… пробормотал он. Услышавший бормотание Загрязской раздраженно дернул щекой, подвинул к Сереге капусту.
— На, закуси…
Шабанов уцепил чуть не горсть — во рту после царевой водки словно полгода кошки гадили. На глаза навернулась неподдельная слеза.
— То-то… — непонятно заметил воевода и вдруг рыкнул: — Ну? Проси, чего надо, пока я добрый!
«Просить? Чего просить-то? Корову? Шняку? Или сразу лодью? Ведь даст. Или оплатит. По-княжески заживу… правда, без Вылле…»
Мелькнувшая перед внутренним взором лодья хлопнула белоснежным парусом и скрылась за горизонтом.
Туповато-преданная мина исчезла с лица. Сергей выпрямился, взгляд бестрепетно вперился в ожидающе молчащего воеводу.
— Мне бы… самострел хороший, — бухнул Шабанов, как в ледяную воду с разбега сиганул. — Я из лука плохо стреляю… да стрел железных — у каян пеккиных кольчуги добрые, русской ковки, абы чем не пробьешь.
Староста досадливо крякнул, воевода же икнул и оторопело разинул рот.
— Никак, за Юхой вдогон собрался? — недоверчиво поинтересовался Загрязской, едва к нему вернулся дар речи. — Или водка царева в голову шибанула?
— Девицу Юха полонил, — нехотя вымолвил Шабанов. — Лопарку. Она меня после дыбы выходила, а я ее в монастырь с вестью о Юхином походе послал… на горе да поругание…
Воевода откинулся к стене,
— Девку, значит, у Весайнена отбивать собрался… — задумчиво протянул он. — Оре-ел! О матери подумай. Что с ней весть о твоей смерти сделает? Что она мне скажет, узнав, кто сыночка на погибель дареным самострелом благословил?
Воевода привстал, как—то сразу увеличившись в размерах, гранитной скалой навис над Шабановым. Сергей понял, что чувствуют враги Загрязского в последние минуты жизни… но взгляда не отвел.
— Одному-то смерть верная, тут разговору нет… — осторожно подал голос староста. — А вдвоем—втроем, может и выйдет девку скрасть — которы сутки темень беззвездная…
Воевода по—медвежьи тяжело повернулся к выжидающе примолкшему старосте.
— Ты, Кузьмин, видать на старости лет разума лишился! Какой полудурок за сопляком в ночь пойдет?
— Ну, не знаю, не знаю… — протянул староста, незаметно для воеводы подмигнув Шабанову. — А парню все ж слово дадено… надо сполнять обещанное, иначе срамно выйдет…
Лицо воеводы налилось дурной кровью, попиравшая столешницу длань собралась в могучий кулак…
— Будь по-вашему, — выдавил сквозь зубы Загрязской, буровя взглядом старосту. — Найдет парень двоих сотоварищей не токмо самострелы, всю справу воинскую получат… а коли не найдет… — воевода люто зыркнул на Шабанова, злорадно усмехнулся, — вместо награды такого пинка дам — до самой Умбы вороной драной домчится!
Сергей облегченно вздохнул — не остывший после боя с каянью воевода мог и не такое измыслить.
— Так я пойду? — спросил он, подавшись к сколоченным из тяжелых плах дверям.
— Иди… — прорычал воевода — гулко, грозно, словно готовая сорваться с гор лавина. — Да помни: времени у тебя до вечера.
— Ага, ага… — покивал староста. — Иначе Пекку нипочем не догнать будет.
Обширный двор кольского острога, посреди коего стояла съезжая изба, освещали многочисленные костры. Сизые дымы поднимались над стенами, хлопья сажи кружили над Верхним посадом… дотлевавшим посадом.
Вкруг острога тянулись группки погорельцев. Заунывно голосили овдовевшие бабы. Угрюмые мужики несли спасенный из пожаров скарб, гнали чудом уцелевшую скотину. Перемазанные сажей молчаливые дети сжимали заполошно трепыхавшихся гусей и кур.
Живущие в Нижнем посаде и стрелецкой слободе коляне спешили навстречу, помогали, даже спорили меж собой:
— Прокопий! Куда людей ведешь? Ты уж две семьи на постой взял! Или думаешь, окромя твого двора в Коле жилья не осталось?
Сергей, чтоб не мешаться, отступил с тропы, по колено утонул в сером от копоти снегу, еще раз осмотрелся — погорельцев разводили по избам. Русский ли, лопарь, или вовсе какая чудь — никто не спрашивал.