Ныне и присно
Шрифт:
— Ну… может быть, — уклончиво согласился Леушин.
Разговор сам собой заглох, воцарилась гнетущая тишина. Каждый, похоже, думал о своем.
О чем думал Леушин, Тимша мог догадаться. Мог, но не хотел — хватало других проблем.
— Сколько, говоришь, лет прошло? — переспросил он.
— Больше четырехсот…
Четыреста лет… от ровесников не то что живых — могил не осталось! Боль, кровь, сгоревшие монастыри, обезлюдевшие погосты — короткая строчка в тоненькой всеми забытой книжице… четыреста лет! Бездна!
Сердце ударило кузнечным молотом.
В такт ударам закачались стены, кухонный пол расколола извилистая трещина.
— Эт-то еще что? — пролепетал вмиг побелевший Венька… Ответа Шабанов не нашел. Да и некогда было искать.
Края разлома стремительно раздвинулись, из заполнившей пролом пустоты дохнуло могильным холодом. Тимша вскочил, отчаянно взмахнул руками, почувствовав, как сухим песком осыпаются под ногами мгновение назад прочнейшие доски…
Он сумел извернуться в падении, ногти скрежетнули по мелькающей перед лицом стене… всего-лишь скрежетнули.
Стены раздались, ушли в непроглядную тьму, высоко над головой стремительно уменьшался изломанный световой росчерк. Вскоре исчез и он.
Его несло в черноте. Кружило, бросало из стороны в сторону. Он задыхался, хрипел, рвал стянувшую горло рубаху… Грохот сердца заглушал все прочие звуки. Да и звучало ли что нибуль, кроме него?
Далеко не сразу Тимофей осознал, что полет сквозь Ничто окончен. Чернота впереди протаяла сизой кисеей сумерек, мутной пленкой отделивших Тимшу от окружающего мира. И наступила тишина.
«Куда ныне-то занесло?» — смятенно подумал, он.
Ответ прятался за пленкой сумерек. Тимша напрягся, навалился всем телом…
Горящие ладони, боль в натруженной пояснице, клокочущий в легких воздух…
Горизонт чуть раздвинулся — ровно настолько, чтобы увидеть влажные доски бортовой обшивки… Размеренный плеск, скрип трущегося о уключину весла…
«Никак теловладелец прибыл? — язвительный Серегин голос прозвучал отчетливо, как никогда ранее. — Полюбоваться заявился, или меня на веслах сменить?»
Сумерки откатывались — на расстоянии вытянутой руки мерно сгибалась и разгибалась обнаженная мужская спина. Поперек спины вздувались длинные багрово-фиолетовые рубцы.
— Заборщиков?! — узнавающе ахнул Тимша.
«Не жалеют плетей чухонцы, [16] — прокомментировал Сергей, — домой торопятся.»
Круг света раздвинулся еще на пару шагов, стал виден кормщик — бородатый квадратнолицый каянец в промасленной кожаной лопати. Широкая ладонь уверенно лежала на румпеле. Тяжелая, как могильное надгробие.
16
Чухонцы — карело—финское население окрестностей Петербурга. Также пренебрежительное именование финнов вообще.
«В полон уводят…» — тоскливо заныло тимшино сердце. «Всяко не на дискотеку пригласили!» —
«Ты это… потише, а?» — промямлил Тимша.
«В штаны наложил? — зло громыхнул Сергей. — Жить хочется? Тогда на хрен приперся? Здесь на жизнь не подают!»
Мир на мгновение обрел запредельную четкость, небо расплескалось небывалой синевой, ослепительно полыхнул закат, пронзительно закричали сопровождавшие иолу чайки…
Коротко свистнув, обрушился кнут. Граненый кончик раскаленным прутом врезался в спину. Тимша рванулся, выгибаясь в тщетной попытке уйти от второго удара… впившаяся в живот цепь снова швырнула на банку.
— Оп-пять спишь? — по-змеиному прошипел надсмотрщик. Тимша сжался в комок, отступил вглубь. Спасительная темнота мягко окутала тело, защищая от боли.
«Не понравилось? — «удивился» Сергей. — Мне тоже кое-что не по вкусу… Набег проспал ты, а благодарить почему—то меня норовят!»
Слова брызнули в лицо, кислотой прожгли кожу. Тимша отпрянул. Тьма сгустилась еще больше, режущий душу голос начал глохнуть, кутаясь в туман столетий.
«Стой! — яростно взревел Сергей. — Куда?! Верни мое тело, гад!»
«Я же не нарочно!» — с надрывом выкрикнул Тимша.
Сергей помолчал, затем издалека, словно вспышка ярости исчерпала силы, донеслось уталое:
«Не нарочно… А то я не знаю, как ты у бога вторую жизнь клянчил…»
Голос затихал, терялся в густеющей темноте. Соединявшая с шестнадцатым столетием нить истончилась и лопнула. Остались клубящаяся тьма и головокружительное ощущение полета…
Пролом брезгливо отхаркнул Тимшу обратно на залитую электрическим светом Венькину кухню. Медленно, С неприятным хрустом встали на место доски пола. Через мгновение ничто не напоминало о пережитом кошмаре.
Забытая на краю стола чашка покачнулась и упала, куропачьей стаей брызнули осколки, ручеек давно остывшего чая побежал к тимшиным ногам. Тимша неловко пошевелился и застонал — спину пронзило острой болью.
Венька осторожно, словно боясь вспугнуть, обошел вокруг Шабанова.
— Ну ни хрена себе! — пробормотал он, оказавшись позади. — Это как… чем? Кто?!
— Кнутом, — разлепил спекшиеся губы Тимша, — немчура клятая…
Физиономия Веньки отразила смешанный с ужасом восторг. — Ты уходил… домой? — жадно выдохнул он. — Что видел?
С кем говорил?
— Яхт каянский видел, — с горечью сообщил Тимша. — И Сергея на веслах… в моем теле.
— Оба-на! Я о таком и не думал! — Леушин сел на край стола, глаза сияли азартом, как у почуявшего мышь кота. — Знаешь, Тимофей, что это означает?! Не тривиальную память родовую, нет! Родовую машину времени! Обмен разумов! Ух-х… Шекли отдыхает! Исследовать бы тебя, узнать, как такое удалось…