Нью-Йоркские ночи
Шрифт:
Хол крутил в пальцах свою опустевшую чашку.
– Вчера был на Лонг-Айленде и видел отца.
– Что ему нужно?
– Ничего. Я ездил с ним повидаться. Просто поговорить… – Он пожал плечами. Никогда-то он не умел выражать свои чувства.
– Ну и как он? – суховато спросила она.
– Не знаю. То есть… ну, как всегда. Он такой же, как был. Спросил меня, видимся ли мы. А через несколько часов я действительно тебя встретил. Он хочет, чтобы ты заезжала.
– У меня нет с ним ничего общего, Хол.
– У меня тоже, – пробормотал он. – Но я все-таки поехал.
Потому
Он поднял голову и посмотрел куда-то мимо нее, на столик в дальнем углу зала. Губы его двигались, неслышно артикулируя фразы, а глаза наполнились такой печалью, что Анна обернулась и посмотрела. В баре было пусто.
– Хол? – позвала она.
Он замотал головой и потер глаза.
– Все нормально. Я так долго не спал, что мне стали чудиться всякие вещи.
– Хол, ты – о'кей?
– Прекрасно, просто прекрасно. – Он так напряженно разглядывал кофейную чашку, так явственно нуждался в том, чтобы выговориться, что у Анны возникло желание запустить стартер – лишь бы он начал.
– В чем дело, Ход?
Он поднял на нее затравленный взгляд.
– Что ты помнишь о пожаре, Анна?
О пожаре? Вопрос ее удивил. Это было так давно. В памяти сохранилось лишь несколько разрозненных картин: языки пламени… рушится крыша… отец бежит по газону. Она не сохранила воспоминаний о своих чувствах в тот момент. Знала, что она была в доме вместе с Холом и Элоизой, но как выбралась наружу, не помнила.
Она припоминала странные, пустые дни после пожара. Отец сказал ей, что Элоиза теперь на небесах, но она никак не связывала это с пожаром. Только позже, уже став подростком, она поняла, как погибла ее сестра.
Анна пожала плечами и покачала головой.
– Что я помню? Очень мало. Практически ничего. Огонь. Дом рушится. Мне ведь было всего семь лет.
Он кивнул, по-прежнему глядя в свою чашку.
– А ты? – спросила Анна.
Он выразительно задрал плечи.
– То же самое, – безнадежно протянул он и вновь посмотрел через все помещение на что-там-ему-привиделось-раньше.
Они помолчали, наконец Анна сказала:
– Как хорошо, что мы встретились, Хол. Заходи как-нибудь, ладно? – Она полезла в сумочку и протянула ему карту.
Он взял ее в свою квадратную, основательную ладонь и, хмурясь, прочел:
– Анна Эллисчайлд. – И вопросительно посмотрел на нее. – Эллисчайлд?
– Я поменяла фамилию несколько лет назад, – объяснила Анна. – Ты ведь помнишь, Эллис – девичья фамилия нашей мамы. – Сказала и по выражению его глаз поняла, что объяснение ничего не объясняет. Коснувшись его руки, Анна добавила: – Приходи поужинать. У тебя есть кто-нибудь?
Он кивнул.
– Расскажешь мне о ней? Он пожал плечами:
– Я не соображу, с чего начать.
Анна улыбнулась его неумению высказаться, а скорее всего нежеланию открыться.
Они вышли из бара и остановились на тротуаре лицом друг к другу.
– Я серьезно говорю, заходи в гости.
Он снова кивнул. Она потянулась и обняла его, чувствуя, как напряженно его руки касаются ее плеч.
– Пока, Хол.
– Пока. – Он сделал рукой неловкий прощальный жест и пошел прочь, а она смотрела, как он удаляется – невысокая сгорбленная фигура в черном, которая вскоре смешалась с пестрой толпой прохожих на тротуаре.
Анна пошла домой, подняв воротник, чтобы спрятаться от холодного ветра. Дома она позвонит в “Мантони” и попросит позвать Киа. Им и прежде приходилось ссориться, и они день-два даже не разговаривали, но в таких случаях всегда была причина, событие, которое можно обсуждать, сглаживая противоречия. Сейчас Анна была не в состоянии вспомнить ни одного своего поступка, который мог бы спровоцировать такое странное поведение Киа, ее отстраненность, необъяснимый уход сегодня утром.
Она свернула на свою улицу, и сердце ее радостно забилось: у дома приткнулся знакомый старый “кадиллак”. Она почти бежала последние десять метров до подъезда, взлетела на второй этаж, ворвалась в квартиру и позвала Киа по имени. Потом помедлила в холле и попыталась сосредоточиться. Сказала себе, что должна держаться как можно суше. Она не позволит Киа увидеть, какое облегчение она, Анна, испытала, когда та вернулась. Вместо этого она объяснится с подругой, разберется, что, черт возьми, происходит!
Анна шагнула в гостиную.
Киа сидела у компьютерной стойки, которая принадлежала Анне, что само по себе уже было странно. Как-то Киа назвала компьютер Анны игрушкой по сравнению с могучими системами, на которых она работает у себя в компании.
– Киа?
Еще более странным было то, что тонкий провод соединял Киа с компьютером. Провод выходил из контактного гнезда в черепе Киа, бежал по столу и скрывался во входном порте терминала. Экран подрагивал, по нему бежали строчки закорючек, похожих на математические формулы.
– Киа, что, черт возьми, происходит?
Что-то мешало Анне подойти ближе. Киа расслабленно сидела во вращающемся кресле, бессмысленно таращась в экран; глаза ее при этом иногда двигались, так что временами виднелись белки. Анна почувствовала, как электрический разряд паники ударил ей в мозг, парализовал ее ужасом.
– Киа! – закричала она.
Как будто в ответ на звук своего имени, Киа вырвала контакт из гнезда у себя в черепе и, слегка покачиваясь, встала на ноги.
Едва сдерживая слезы, Анна подбежала к ней и хотела помочь. Киа, Киа, что, черт возьми, происходит?!
Киа повернулась, оттолкнула руку Анны и уставилась на нее взглядом, в котором не было и тени узнавания. Потом, спотыкаясь, она двинулась по коридору к двери. Анна плелась сзади и просила ее остаться и поговорить.
– Тебе нельзя уходить, ты нездорова. Киа, позволь, я тебе помогу.
Когда Анна дотронулась до нее, Киа обернулась и отбросила руку подруги. Выражение животной злобы на ее лице удержало Анну от дальнейших попыток. Покачиваясь на дрожащих ногах, Киа неловко распахнула дверь и исчезла на лестнице.