Нюансеры
Шрифт:
Может, это и была любовь?
Муж Оленьки, брандмейстер пожарной команды Владимир Трифонович Воскресенский, погиб при пожаре год назад. Из горящего здания его вынесли живым, доставив в Мариинскую больницу на Литейном. Четверо суток Оленька не отходила от мужа, оставив маленького Никиту на няньку, но ожоги оказались смертельными. На исходе четвёртых суток Воскресенский скончался. Вдове покойного, проявившего героизм при спасении погорельцев, был назначен пенсион, но скромный, из расчета двадцати пяти процентов от последнего жалования мужа. Хорошо ещё, у вдовы были скромные сбережения, оставленные
Через три месяца после их знакомства Миша остался ночевать у Оленьки.
4
«Остановись, мгновенье, ты прекрасно!»
Стало холодать. Даже воспоминания о первой ночи, проведенной с Оленькой, не согревали. Грязь у парадного, где жил бес, прихватила ледяная корка. В тусклом свете фонаря она отблёскивала хрупким, ненадёжным стеклом. В подворотню задувал стылый ветер. Миша поднял воротник пальто, надвинул «пирожок» на уши. Ожидая намеченную жертву, он выкурил полпачки папирос, но спокойствия любимый «Дюшес» не принёс.
В горле першило, драло когтями
Неужели почуял? Решил дома не ночевать? С беса станется! Зря караулю, да?! Неприятная мысль улетала, гонимая ветром, и возвращалась с докучливостью упрямой мухи. Клёст полез в карман за очередной папиросой – и услышал далёкий хруст.
Замер статуей.
Шаги? Наверняка случайный прохожий. Бес приедет на извозчике. С его-то деньгами – и грязь месить?
Хруст приближался. Не спеша закуривать, Клёст осторожно выглянул из подворотни. Фигура прохожего тонула в тенях, густых и вязких. Только благодаря движению её и можно было кое-как различить. Миша успокоился – уж его-то человек точно не разглядит! – и сразу разволновался вновь: человек – ладно, а бес? Бесы, небось, ночью лучше кошек видят!
Ерунда, глупости. Тут и кошке ни арапа не высмотреть.
Прохожий шагнул в жёлтое пятно света под фонарём – дальним, не тем, что напротив парадного. Клёст подался вперёд, сделал стойку на добычу, как охотничий сеттер. Он! Ей-богу, он!
Бес-фраер, хрустит-хлюпает.
К щекам прихлынул жар. Взмокли, несмотря на порывы студёного ветра, волосы под шапкой. В груди воцарились радость и лёгкость. Никогда ещё Миша так не волновался; ничего так не предвкушал. Ни разу за тридцать с лишним лет он не был таким живым, как сейчас! Это смерть из меня выходит, подумалось. Войдёт в беса, заберёт его в пекло, ко мне уже не вернётся! В кармане шевельнулся «француз», подтвердил: да, Клёст, истинная правда!
Миша шагнул из подворотни:
– Добрый вечер, Константин Сергеевич!
От неожиданности бес поскользнулся, но нет, не упал. Замер аккурат под фонарём:
– Добрый вечер. Простите, не имею...
Бес подслеповато щурился, пронзал взором мрак: «Кто ко мне обратился? Кто здесь? А ведь знакомый, раз по имени-отчеству...» Сунул руку в карман (Миша напрягся, готовый стрелять!), достал пенсне, нацепил на нос. Действительно не видит? Прикидывается?!
– Имеете, Константин Сергеевич.
– Являлся? В каком смысле?
В ответ Клёст тихо рассмеялся. Ваньку валяет, нечистый! Дурит нашего брата!
Смех бес расслышал:
– А-а, шутить изволите?
Можно было уже трижды пристрелить гадюку. В пяти шагах от Миши, в круге света, он представлял собой идеальную мишень. Бей на выбор: в голову, в сердце. Но Клёст медлил, будто пьяница, которого зовут домой от недопитой бутылки. Его одолевал шквал чувств, какого он не испытывал ни на ипподроме, ни рядом с Оленькой. А по большому счёту – вообще никогда! Мир сделался тёплым, сияющим, удачливым. Остановись, мгновенье, ты прекрасно! В отличие от проблем доктора Фауста из одноимённой трагедии Гёте, Мишино счастливое мгновенье послушно стояло на месте, длилось без помех, и ад не спешил забрать Михаила Суходольского, грабителя и убийцу, из случайно доставшегося ему рая.
Бес качнулся из жёлтого круга в темноту. Миша ничего не имел против – в упор он и без фонаря не промахнётся. Отступил назад, заманивая беса:
– Стыдно, Константин Сергеевич! Забыли меня, ай-ай-ай!
Бес приблизился. Миша опять разорвал дистанцию:
– А вот я вас помню! Чудесно помню!
Шаг за шагом, они уже вошли в подворотню.
– Михаил? Михаил... э-э.....
– Михаил Хрисанфович, разъездной агент, к вашим услугам. Вот вы меня и узнали!
Рука самовольничала, лезла за револьвером, но Миша укротил строптивицу. Рано, некуда спешить!
– Вы что, меня ждали?
– Вас, Константин Сергеевич. Исключительно вас.
– И зачем же, позвольте полюбопытствовать?
– Жизнь моя в последнее время складывается весьма оригинально. Без вас и не разгребу, знаете ли!
– Забавное совпадение, Михаил Хрисанфович! С моей жизнью творятся те же самые закавыки. Только я, скажу честно, о вас и не задумывался...
– А зря! Задумались бы, сразу и полегчало!
Оба уже скрылись под аркой. Выстрел в подворотне грянет как из пушки. Весь квартал переполошит. Нет, нельзя. Тянем время, выводим беса во двор...
– Я, признаться, консультацию у вас хотел получить...
– По какому предмету?
– По поводу шерсти.
– Я больше по канители. Про шерсть вы не хуже меня знать должны.
– Нет, тут такой вопрос, что только вы и поможете...
– Ночью?
– А что? Самое деловое время.
Назад. Назад. Раки пятятся задом. Одни ли раки?
– Что же вы от меня убегаете, Михаил Хрисанфович?! Хотели спросить – спрашивайте. Может, нам лучше в квартиру подняться? Не во дворе же, извиняюсь, о делах толковать?
– Да у меня разговора на три минуты. Двор? Сойдёт и двор, мы не гордые. У вас спичек не найдётся? Мои кончились, а лавки закрылись...
– Извольте...
Беря протянутый коробок, Клёст на миг коснулся руки беса. Его ударило электричеством, как в институте, во время физического опыта. Кажется, бес тоже что-то почувствовал, забеспокоился. Всё, подводим итоги. Вопреки этой очевидной мысли, Миша извлёк из кармана не «француза», а портсигар. Достал папиросу, чиркнул заёмной спичкой. Во рту откуда-то появился едкий привкус: фосфора, что ли?