Нюма, Самвел и собачка Точка
Шрифт:
— Я, Наум, не о том, — поморщилась Евгения Фоминична и, помолчав, спросила: — Ты, Наум, был счастлив в те годы?
— Что ты имеешь в виду? — напрягся Нюма.
— Обыкновенную жизнь, — Евгения Фоминична наблюдала, как Лаура собирает со стола опустевшие тарелки. — Обыкновенную жизнь, Наум. Ты был счастлив?
— Как тебе сказать? — взгляд Нюмы заметался по комнате, словно пытался где-нибудь укрыться. — Я жил. Я просто жил. Ходил на работу. Возвращался домой. Я просто жил…
— Как сотни других людей, — с иронией произнесла Евгения Фоминична.
—
— Нет, Наум. Я была счастлива… Я вышла замуж… равнодушно. После того, как ты отдал предпочтение Розе, я вышла замуж за своего Митю равнодушно. Митя был старше меня на двадцать три года. И вскоре от моего равнодушия не осталось и следа. Я влюбилась в своего мужа. Да, я просто жила, как ты говоришь. Ходила на работу, возвращалась с работы… И я была счастлива. Я любила… Разница в возрасте сыграла свою трагическую роль только в том, что Митя ушел в самый расцвет нашей любви… Когда мне было сорок два года.
— Вы вместе работали? — осторожно спросил Нюма.
— Нет. Он был директором театра, — Евгения Фоминична повернула голову и посмотрела на дверь. — Кажется, пришел мой квартирант, муж Лауры.
И Нюма зачем-то посмотрел на дверь.
— Позови Сеида, — предложила Евгения Фоминична. — Пусть поест твою долму.
— Лучше мы там! — Лаура махнула рукой в сторону.
— Позови, позови, — настаивала Евгения Фоминична. — Пусть познакомится с человеком, от которого я когда-то была без ума.
Лаура лукаво взглянула на Нюму и растянула в улыбке свои милые усики.
— Он еще и сейчас ничего, — смешливо проговорила Лаура.
— А каким он был! — воодушевилась Евгения Фоминична. — Орел! Фигура! Осанка! Добрейшая душа! Смелое сердце! Помнится, мы летом отправились в Гагры, после четвертого курса… Или после третьего… И там к нам, девчонкам, пристали грузины. Особенно им нравилась Роза. У нее была замечательная задница…
— Женя, — с укоризненным кокетством проговорила Лаура.
— А что?! У любого человека есть задница. Только у одних она замечательная, а у других, как у меня… Так вот, Наум, разметал тех парней, как Тузик грелку. Помнишь, Наум? — Евгения Фоминична вытянула шею и посмотрела за спину гостя. — А вот и Сеид! Познакомься, Нюма. Это мой друг Сеид Курбанович Касумов.
Нюма обернулся, уперся руками о подлокотники кресла и вежливо привстал.
— Сидите, сидите, — предупредительно проговорил муж Лауры и шагнул к гостю.
Нюма смотрел на высокого, тощего пожилого мужчину с типично кавказской внешностью. Запавшие щеки покрывала седая колючая щетина. Глубоко посаженные темные глаза. Нос с горбинкой, утонченный в переносице, у которой соединялись широкие, черные с проседью, брови…
Где я его уже видел, думал Нюма, отвечая на рукопожатие сухой горячей ладони Сеида. И, не удержавшись, спросил. На что Сеид лишь пожал плечами…
— А почему долма без вина? — Сеид раскинул руки. — Не годится. Не по-нашему… Лаура, как ты могла допустить?! А сыр сулугуни? А маринованный чеснок?
— Ладно. Счас! — Лаура вышла из комнаты.
— И о чем вы разговаривали? — общительно спросил Сеид.
— Я рассказываю, каким молодцом был когда-то Наум, — продолжила Евгения Фоминична. — А помнишь, Наум, как ты врезал каким-то пошлякам на катере. Мне рассказала Роза. Они прокатились по поводу роскошных форм Розы. И ты им задал перцу.
— Ну и память у тебя, Женя, — пробормотал Нюма. — Тебя послушать… Нашла драчуна.
— Думаю, что и сейчас ваш Наум может постоять за честь дамы, — проговорил Сеид, с одобрением глядя на заставленный снедью поднос, что внесла Лаура. Среди тарелок высились бутылка вина и поллитровка «Московской».
— Еще как! — Евгения Фоминична встала, подошла к буфету и достала бокалы.
— Наум, и в его годы… Ты бы, Сеид, видел, как мы с ним встретились. И где? В антикварном магазине на Ленина. Пришел Наум с собачкой. Как та чеховская дама. У него была прелестная собачка… К сожалению, собачка куда-то сбежала…
— Женя! — Наум смотрел, как Сеид разливает вино по бокалам.
— Если можно, мне немного водки, — попросил Нюма.
— Конечно, конечно, — Сеид сорвал нашлепку с поллитровки.
— Вот мы и выпьем, чтобы нашлась твоя Точка, — Евгения Фоминична подняла бокал, призывно оглядела всех и задержалась на госте. — Пей, Наум! За свою любимую собачку.
Нюма кивнул и выпил махом. Водка плюхнулась в горло тяжелым горьковатым комом. Покрутив головой, Нюма потянулся к сыру сулугуни.
— Долма уже еле теплая, — проговорила Лаура. — Хотите, погрею?
— Теплая она вкуснее, — Евгения Фоминична отпила вино и поставила бокал. — Между прочим, Сеид, у Наума тоже живет человек. Армянин из Баку.
— Вот как? — усмехнулся Сеид. — Встречные поезда… Один из Еревана, другой из Баку… А машинисты — мерзавцы, сукины дети. Не думают, что в поезде люди.
— Какие люди?! Кому нужны люди! Ты тоже, Сеид, такие слова говоришь, — Лаура сложила пальцы рук в куриную гузку и поднесла к лицу. — Стадо баранов! Какие люди?! Человека выгоняют с работы, отнимают дом! Из-за того, что он азербайджанец с одной стороны. Или армянин, с другой стороны! И все вокруг понимают, что это не только глупость. Что это преступление…
— Ладно, Лаура, хватит, — произнес Сеид. — Ты тоже начинаешь… Налить вам еще, Наум?
Нюма кивнул и пододвинул свою рюмку.
— Что «хватит»?! — Лаура вскинула над головой обе руки, точно в итальянском кинофильме. — Что «хватит»?! Клянусь мамой! У нас, на Зангезуре был пастух Нестор. Ты помнишь его, Сеид? У него дочка — дирижер в филармонии…
— Помню, — покорно сказал Сеид, — рыжая такая.
— Да. Хной красилась, весь оркестр смеялся, — еще пуще завелась Лаура. — Этот Нестор рассказывал. Два авторитетных барана из-за какой-нибудь овцы могут все стадо развалить. Да так, что пастух весь день бегает, как помешанный, стадо собрать не может…