Нюренберг предостерегает
Шрифт:
— Я горжусь тем, что меня Москва назначила служить в часть с такими богатыми боевыми традициями. Обидно, что у вас до сих пор нет комнаты боевой славы. Вы ведь сбили семь фашистских самолетов, летевших бомбить Москву.
Командир меня перебивает:
— А ты сделаешь?
— Не я сделаю, а мы с вами сделаем, если вы дорожите славными боевыми традициями полка.
— Ты у меня седьмой начальник ПО. Все трепитесь и ничего не делаете.
— Товарищи офицеры, очередное подведение итогов будет в комнате боевой славы.
И продолжил доклад.
Отношения с полковником И. С. Замогильным — как в сказке. Чем дальше, тем страшнее.
— Вы приказали выделить художника для оборудования комнаты славы, а командир сказал, что не даст.
— Передайте командиру дивизиона, чтобы явился ко мне.
Приходит командир дивизиона. Я вынимаю из сейфа инструкцию
ЦК КПСС партийным организациям Советской Армии и в течение часа ее читаю.
— Все понял? — спрашиваю его.
— Так точно. Срочно вызываю с позиции столяра и художника и направляю в распоряжение начальника клуба.
— Идите!
Проходит несколько дней. Опять приходит секретарь парторганизации и жалуется, что людей на комнату славы командир не дает. «Я ему сказал, что доложу Гофману, а он ответил, что положил на Гофмана...»
Даю команду дежурному по штабу вызвать ко мне командира технического дивизиона. Приходит. Вяло, небрежно докладывает. Я с большим трудом сдерживаю себя, чтобы не сорваться. Опять читаю ему инструкцию партийным органам Советской Армии.
— Я все понял.
— Ничего ты не понял. Готовься на парткомиссию. Будем решать вопрос о твоем пребывании в партии.
Рассказал об этом случае потому, что он возникнет на Военном совете армии. Я понимал, что дело не в нем, а в командире части. Подчиненные тонко улавливают взаимоотношения командира с начальником ПО. Надо заканчивать комнату славы и браться за командира.
Я узнаю, что при переезде в Коростень из Москвы привезли несколько вагонов леса, металла, и командирские холуи, в том числе и командир технического дивизиона, торгуют неучтенными материалами, а выручку сдают командиру. Вызываю особиста. После расстрела Берии их поставили на партийный учет в политические отделы, а по оперативной работе они подчинялись своему начальству.
— Подполковник Мохов, даю вам партийное поручение. Надо разоблачить шайку торговцев стройматериалами.
Недели через две он приходит ко мне и показывает документы, что командир присвоил 16 тыс. рублей. В то время это — две «Волги».
3 января 1963 г. Военный совет армии в полном составе прилетает в Коростень для решения вопроса об отстранении полковника Замогильного от занимаемой должности. Я — докладчик на Военном совете.
Не буду утомлять читателя ходом заседания. Приведу один эпизод.
Покрышкин спрашивает Замогильного:
— Гофман приводил примеры твоего грубого, хамского отношения к подчиненным. А как вел себя Гофман?
Замогильный отвечает:
— Еще хуже, чем я. Пусть он расскажет, как он оскорблял командира техдивизиона.
Я рассказал, как я ему читал инструкцию и чем закончилась наша беседа. Покрышкин:
— Гофман, так ты еще молодец, я б этому командиру морду набил.
Военный совет отстранил от должности командира полка и решил передать материалы в прокуратуру для привлечения к уголовной ответственности всей шайки-лейки.
Военный трибунал приговорил Замогильного
Наверное, Замогильный не понял сути байки. А может, его подвела моя фамилия.
На моем веку мне встречалось немало руководителей, которым снилось, что они в золоте.
Считаю своим долгом рассказать еще об одном поступке Замогильного, который убедит читателя, что он действительно был человеком сильным.
Дивизией в то время командовал сын председателя Президиума Верховного Совета Украины генерал А. Д. Коротченко. После снятия Замогильного около года он меня в упор не видел. В один прекрасный день прилетает в часть. Он был классным летчиком. Мы с новым командиром встретили его на аэродроме. Я отдал ему честь. И вдруг впервые генерал подает мне руку. Обычно они обедали с командиром вдвоем. А тут командир говорит, что Коротченко сказал, чтобы я был на обеде. После обеда Коротченко приглашает нас с командиром в 19.00 в гостиницу на преферанс. В назначенное время приезжаем. Номер «люкс». Для преферанса все готово. На одном столе
— новые нераспечатанные карты. На другом — все для дружеского ужина. Он нас предупреждал, чтобы мы ничего с собой не брали. Играем. Никак не пойму, почему изменилось ко мне отношение?
Зачем меня пригласили? Неужели только потому, что нужен был третий? А тут еще Коротченко «сел» на мизере и на довольно приличную сумму. Есть такое правило в преферансе: кто «сел» на мизере, тому наливают. Налили проигравшему. Он выпил и предложил сделать небольшой перерыв. Вынимает из кармана письмо и говорит, что его прислал из мест заключения полковник Замогильный. И зачитывает письмо. Не буду его пересказывать, передам лишь суть. У Замогильного я был седьмым начальником политотдела. И если бы Гофман был не седьмым, а первым, он бы не сидел в тюрьме; что он для армии мертвец, но армия ему не безразлична, и просит генерала ценить Гофмана. Это политработник, который заслуживает уважения. Поверьте мне, что рассказал не для того, чтобы похвастаться, а показать, что Замогильный был действительно незаурядной личностью. Нашел в себе мужество оценить объективно свои и мои действия. Коротченко прочитал письмо, пожал мне руку и сказал:
— Яблоков (это новый командир) хвалил тебя. Я ему не верил, думал, что он тебя боится. Замогильному верю. Только ты не зазнавайся. Будет трудно — обращайся.
Вообще-то генерал Коротченко был умным и добрым человеком. Любил шутку и умел шутить. Примеров много. Приведу несколько.
Идет подведение итогов боевой и политической подготовки полка за год. С докладом выступает Коротченко.
— Мне написали одни недостатки, — говорит генерал. — Если я с этого начну, то Гофман на очередном партийном активе выступит и скажет, что год личный состав трудился, а Коротченко и его штаб ничего хорошего не нашли. Я нашел положительный пример. У вас возле штаба хороший цветник. Он мне понравился. А теперь слушайте недостатки.