Нюрнберг. На веки вечные

Швальнеры Братья

– Разве не суровость и неотвратимость наказания здесь являются определяющими факторами? – посмотрел он внимательно на своего шефа.

– Нет. Ошибаешься. Всякое наказание соответствует по тяжести степени преступления и всякое наказание неотвратимо – опыт человечества учит, что, в конечном итоге, это так. Рано или поздно – а чем позднее, тем суровее, – настигнет стрела возмездия свою жертву. Но кто ее выпустит и из какого орудия – вот вопрос…

– По- моему, слишком много философии из уст победителя, которого, как известно, не судят. Нет?

Донован тяжело вздохнул и посмотрел на подчиненного:

– К сожалению, нет. Орудие, из которого выпущена эта стрела, может стать орудием массового уничтожения. Стрела – общеопасным оружием. А справедливость, не подкрепленная должным образом фактами, доказательствами

и основаниями применения – прикрытием для нечистых на руку вершителей правосудия. Ты ведь закончил юридический колледж… Как же «peret mundus, un fiat Justitia» ? Юстиция – то есть право, закон, а не суровость и возмездие. Да и возмездие перестает быть таковым, если судим за одно, подразумеваем за другое, а вменяем третье. Как отграничить расправу от правосудия, если на скамье преступник? Ведь это сегодня, при дневном свете он кажется таким. А завтра, при вечернем, будет казаться совсем другим. И тогда та суровость, что была продиктована по отношению к нему велением времени, будет приравнена к кровожадности. И тогда те, кто на веки вечные должен остаться в памяти человечества извергом и врагом всего живого, на веки вечные останется мучеником…

– В этом есть логика, но я не понимаю, зачем мы так долго говорим об уже свершившемся факте.

– Но приговор- то еще не вынесен!

– Да, но ведь вы тоже закончили факультет права, сэр. Вмешиваться в осуществление правосудия на данном этапе мы, даже силой данной нам власти, не можем!

– В этот процесс и на этой стадии да. Но в другой…

– Какой другой?

– Думаешь, я на прогулку отправлял тебя в Бельзен?

– Я так не думаю, но…

– Правильно делаешь. Скоро тебе предстоит работа над ошибками, мой мальчик. Очень скоро.

Часть первая, или Подготовка к разбирательству. «Бойцы невидимого фронта»

1. Встреча за Эльбой

15 сентября 1945 года, США, Вашингтон, кабинет начальника УСС Уильяма Донована

– Это было только начало. Теперь мы должны перейти к активному старту процесса другого – процесса, который должен будет проходить в Нюрнберге, месте, где некогда зародился нацизм, и где сейчас он должен будет умереть…

Даллес удивленно посмотрел на шефа. Ему было известно, что союзниками давно разработан и утвержден Устав Международного военного трибунала для суда над бывшими верховными наци, но до сегодняшнего дня он не верил в реальность публичного осуждения последних. Ведь дотоле мир не знал, чтобы судили лидеров страны, проигравшей в войне, те, кто эту войну выиграл. Мир не видел подсудимых такого ранга на «черных скамьях». Мир не имел и соответствующих правовых норм, которые служили бы в данном случае материальным законом, чье нарушение должно быть сурово наказано. Никому ведь не пришло в голову осудить Наполеона или Мюрата. Скорее, думал Даллес, Устав Трибунала и плен нацистских бонз должны были послужить толчком к отобранию и переделу того, что находилось в их личной собственности и собственности рейха и было заработано за годы войны – а это были баснословные состояния, разбросанные по всему миру, которых вполне хватило бы, чтобы на территории оккупированной Германии отстроить вторую Америку!..

– Разве этот процесс когда- нибудь..?

– И раньше, чем ты думаешь. Я беседовал с Президентом – он категорически требует как можно скорее начать работу оргкомитета из судей и прокуроров, причем, представленных каждой из стран- союзниц…

Даллес многозначительно хмыкнул и затянулся трубкой.

– Что, не веришь?

– Скажем так – не представляю себе картины этого суда.

– И все же попробуй это сделать, потому что именно тебе предстоит принимать в его подготовке самое активное участие!

– Мне? А я- то причем? Я – разведчик, а не юрист. Нет, у меня есть профильное образование, но его явно недостаточно, чтобы представлять интересы страны в столь высоком судебном органе…

– Ты как разведчик там и нужен. Дело в том, что есть одна страна, которая будет очень сильно сопротивляться проведению процесса.

– Германия? Но она лежит в руинах…

– Нет. Это русские, я о них говорю, – отрезал Донован.

– Интересно, почему? Они же сами принимали

активное участие в разработке Устава Трибунала…

– Активное участие можно проявлять по- разному. Можно инициировать тот или иной политический процесс, а можно просто быстро стенографировать, когда кто- то другой взял бразды правления в свои руки и начал резво отдавать приказы.

– Думаете, русские просто подчинились нашей инициативе и сделали хорошую мину при плохой игре?

– Именно.

– Но почему? Зачем им такая позиция? Им- то чем так претит идея гласного и справедливого разбирательства? – недоумевал Даллес.

– Думаю, истинные причины такого поведения нам еще предстоит узнать, – протянул хозяин кабинета, вглядываясь в висящий на стене портрет покойного Рузвельта. – А из того, что на поверхности – только весьма странная дружба Сталина и Гитлера накануне войны… Хотя, всмотреться в ситуацию следует глубже. После Первой мировой Германия оказалась в международной изоляции, как и Россия, которая порвала с Антантой из- за большевиков. Таким образом, вчерашние союзники стали заклятыми врагами, и наоборот – у Германии и России просто не было другого способа выжить, кроме как пойти на взаимное сближение, что они и сделали в Рапалло в 1922 году. Потом было десятилетие обмена военным опытом, взаимной торговли, вежливых реверансов в адрес друг друга и вообще режима наибольшего совместного благоприятствования. Приход к власти Гитлера, конечно, многое изменил. Его резкие правые взгляды шли вразрез с коммунистической идеологией русских, и потому раскланиваться перед ним не шло политическому образу Сталина в глазах товарищей по партии. Наметилось охлаждение в отношениях – чего стоит хотя бы публичная массовая казнь Сталиным косого десятка русских военачальников, проходивших обучение у их германских коллег в канун войны. Однако, перед самой войной, когда Гитлер начинает показывать звериный оскал всему мировому сообществу, присоединяя куски других государств, взаимная любовь вновь вспыхивает между руководителями двумя государств- гегемонов: при помощи друг друга они начинают невиданную по масштабам аннексию своих соседей со всех четырех сторон…

– Вы имеете в виду пакт Молотова- Риббентропа?

– Не только. Этот пакт всем известен. А сколько тайных протоколов и соглашений еще подписано? О которых мы пока не знаем…

– Вы полагаете…

– Я полагаю, что без поддержки в Восточной Европе Гитлер никогда бы не решился пойти в открытое наступление, – заключил Донован. – И поддержка эта должна была быть достаточно сильной. Достаточно, чтобы обеспечить ему пути отхода. И он нашел ее в лице Сталина…

– И только поэтому Союз не хочет процесса? Потому что боится, что вскроется и документально подтвердится то, что и так понятно даже койоту? Не слишком ли пустяковый повод переживать для такого толстокожего и властного человека, как Сталин? – резонно парировал Даллес. – Да и потом, как говорил Лоуэлл, не ошибаются только дураки да покойники. Мало ли, кто из нас и когда дал маху в выборе друзей. Так что ж теперь?

– Ты прав, повод слишком пустячный, – многозначительно процедил Донован. – Однако же, всего мы не знаем. Начало процесса приоткроет завесу тайны над истинной картиной отношений Сталина и Гитлера – этого- то русские и боятся. И потому будут препятствовать работе трибунала… Вернее, уже начали…

– Каким образом?

– Они недвусмысленно по дипломатическим каналам намекают нам на те процессуальные нарушения, которые были допущены при подготовке и проведении Бельзенского процесса… Ну да об этом мы уже с тобой говорили. Здесь надо обратить внимание на то, что русские еще в 1942 году создали специальную комиссию по расследованию преступлений гитлеровцев на оккупированных территориях. А год спустя – в 1943- ем – провели в освобожденных Харькове и Краснодаре два процесса над нацистами и их пособниками, по итогам которых всем, разумеется, были вынесены смертные приговоры. Пытаясь опорочить практику Бельзенского процесса, они ссылаются на процессы Харьковский и Краснодарский, в которых все осужденные были казнены. Мы нашли нарушения и у них, но суть не в этом, а в том, что сейчас позиция русских зиждется на двух китах: а)справедливого и беспристрастного суда, как прописано в Уставе Трибунала, все равно не получится, и б)зачем тратить время и ресурсы на доказательства, если все равно всем- виселица?