Нюрнбергский эпилог
Шрифт:
И все-таки своими показаниями на процессе Иодль стремился создать впечатление, будто он всего лишь стратег, будто не имеет никакого отношения к тягчайшим преступлениям нацизма. Более того, он якобы, где только было возможно, стремился их прекратить.
Неплохо зная военную историю, он очень часто обращался к ней, чтобы доказать, что многие провокации (Иодль называет их военными хитростями), к которым прибегала военная верхушка нацистского рейха, уже были известны в прежние времена. Когда заходила речь о провокационных маневрах, организованных ОКВ против Австрии, Кейтель
— Мне кажется, — заявлял он, — что подобные маневры отнюдь не идут вразрез с нормами права. Вообще в игорном доме истории как в политике, так и в войне всегда пускают в ход крапленые карты.
Старый профессор, друг философа Фридриха Иодля, доктор Экснер поспешил поддержать своего подзащитного. Обращаясь к суду, адвокат просил верить ему, что «такие хитрости» обычны с тех пор, как греки построили своего троянского коня. Одиссей, автор этой идеи, потому и восхвалялся античными поэтами как «многоумный», а не был заклеймен ими как «преступник».
— Я, — продолжал доктор Экснер, — не вижу в поведении Иодля также ничего аморального... В отношениях между государствами действуют другие моральные принципы, чем в воспитательных институтах для христианских девиц.
Единственное достоинство приведенных сентенций Иодля и его адвоката состоит, пожалуй, в том, что они вовсе не нуждаются в комментариях.
Иодля спросили о провокациях в отношении Чехословакии. И он с откровенным цинизмом назвал их просто «инцидентами», «соображениями генерального штаба», которым сам Иодль не придал бы никакого значения, если бы к ним прибегли, скажем, французы.
Что угодно, только не признавать своей вины. Я замечал, сидя в зале суда, как бывший начальник штаба оперативного руководства ОКБ кривился от злости, когда его шеф оказывался вынужденным делать те или иные признания. Иодль был уверен: признания не лучший способ защиты. Конечно, в руках обвинителей много документов за подписью Иодля. Но он всегда был хитрее, предусмотрительнее Кейтеля и редко делал на бумагах такие прямолинейные, не допускающие толкования резолюции, какие позволял себе фельдмаршал.
Иодлю предъявляют обвинение в том, что по приказу генерального штаба расстреливались взятые в плен партизаны. Обвинитель приводит выдержки из этого приказа. Там, в частности, говорится, что «всякое сопротивление будет пресекаться не путем судебного преследования виновных, а при помощи распространения такого террора, который единственно будет в состоянии искоренить всякое стремление к сопротивлению». Потом оглашается еще один приказ, подписанный Иодлем, где он требует «усиления мер по борьбе с бандами», то есть с партизанами. «Необходимо с этой целью, — предписывает Иодль, — использовать службу безопасности и тайную полевую жандармерию». Приказом декретируются «коллективные меры против всего сельского населения, в том числе поджоги населенных пунктов».
Если бы предъявили такой документ Кейтелю, он, видимо, промолчал бы или сослался на то, что действовал как подчиненный. Ответы Кейтеля в подобных случаях угадывались наперед. Они были стереотипны:
— Я подписал этот приказ, так как мне было дано
Или:
— Я это подписал, и я это признаю здесь.
Или, наконец:
— Я не могу вам сказать больше того, что я подписал этот приказ и что тем самым я взял на себя определенную долю ответственности.
Иодль ведет себя иначе. Он старается найти любой повод, чтобы затеять дискуссию, и притом обнаруживает порой неплохое знание международного права (очевидно, за время процесса его натаскал в этом отношении адвокат — профессор Экснер).
Огласив приказ о расправах над пленными партизанами, обвинитель обращается к Иодлю с вопросом:
— Это ужасный приказ, подсудимый, не правда ли?
— Нет, господин обвинитель, — отвечает Иодль, — это вовсе не ужасный приказ. Ведь нормами международного права предусмотрено, что население занятых областей должно выполнять предписания оккупационных властей, а всякий бунт, всякое сопротивление войскам, оккупировавшим эту страну, запрещается и носит название партизанской войны. Средства борьбы с этой партизанской войной не указаны в нормах международного права. Здесь в силе принцип: «Око за око, зуб за зуб». И это даже не немецкий принцип.
Как ни отвратительна, как ни цинична такая тирада Иодля, она свидетельствовала о том, что он в курсе не только международно-правовых норм, но и того, что называется доктриной международного права. Дело в том, что в буржуазной правовой науке длительное время шел спор: разрешает ли Гаагская конвенция партизанское движение на оккупированной территории? И как раз немецкая школа международного права, отражая агрессивные вожделения пруссачества, стояла на позиции непризнания законности партизанского движения. Вот Иодль и решил использовать этот спор, чтобы затеять дискуссию на процессе.
Однако и с хитроумным Иодлем случались курьезы. Только что он пытался обосновать расправы с захваченными партизанами, убеждал, что партизаны должны рассматриваться как бунтовщики, подлежащие расстрелу. Позиция чисто полицейская, но все-таки позиция. И вдруг — крутой поворот: обвинитель перешел к другим вопросам. Иодль изобличается в том, что он систематически визировал приказы, нарушающие международное право. Новые обвинения вытеснили из головы подсудимого прежнюю его аргументацию. Защищаясь, Иодль старается вспомнить примеры уважительного, с его стороны, отношения к законам и обычаям войны. Память у него хорошая. Недаром Кейтель во время допросов частенько говаривал:
— Не помню, спросите Иодля, у него память лучше...
Иодль вспомнил, что после расстрела британских летчиков он «твердо решил покончить с явными и демонстративными нарушениями международного права». С этой целью летом 1944 года был разработан документ под заглавием «Памятка о борьбе с бандами» (так именовались партизаны), где предписывалось рассматривать партизан как обычных солдат и предоставлять им при захвате режим военного плена.
— Я не представил этой «Памятки» ни фельдмаршалу Кейтелю, ни фюреру, — похвалялся Иодль, — так как эта «Памятка» противоречила всем приказам, которые были изданы до того времени.