Нюрнбергский процесс глазами психолога
Шрифт:
Рунштедт вновь подчеркнул, что так называемое наступление Рунштедта декабря 1944 года на самом деле было контрнаступлением Гитлера и полнейшей авантюрой с точки зрения стратегии. И фон Рунштедта неизменно задевает, если кое-кто продолжает утверждать, что замысел данной операции принадлежит ему, тем более что проводилась она тогда, когда поражение было лишь вопросом времени.
— Старик Мольтке перевернулся бы в гробу, только предположив, что я мог задумать подобную операцию.
По его словам, высадка союзников на юге Франции не была полнейшей неожиданностью, хотя пропаганда позаботилась о том, чтобы все ждали союзников на северном
«Сражаться до конца!» — легко сказать. И сражались, пока все не очутились в русском плену. И в случае с так называемым «наступлением Рунштедта» все повторилось. Контрнаступление? Прекрасно, но ведь необходимо и располагать соответствующими возможностями для него. Наши люфтваффе были разгромлены, что сильно ограничивало нас. Мы с грехом пополам могли действовать, да и то до тех пор, пока Паттон не пустил в бой свои танки, которые круглые сутки утюжили наши позиции. От наших войск почти ничего не осталось. Одни только измотанные старики, которые уже физически не могли воевать, да иностранцы, сплошь дезертиры. А Гитлер продолжал в своем духе — «Сражаться до конца!» Взять хотя бы такой пример, как Бастонь. Кошмар, что там творилось! И этот человек претендовал на роль величайшего в истории полководца! Он представления не имел о том, что такое стратегия! Только и умел что блефовать.
В словах фон Рунштедта сквозила подавленность человека, который, будучи на склоне лет, не находит в себе сил дать выход своему негодованию. Я спросил его, была ли эта война, по его мнению, необходимой или неизбежной.
— Из-за этого проклятого коридора? — с улыбкой спросил меня фон Рунштедт. — Ничего подобного. Они все могли уладить переговорным путем. Поляки просто не могли сами управлять страной. Можно было подключить сюда и Россию, договориться с ней о предоставлении нам коридора, а мы бы им за это позволили поступать с Польшей по своему усмотрению. Эта Польша рано или поздно все равно рухнула бы — они же не могут управлять страной без помощи извне. Но начинать войну из-за такой ерунды? Это же сумасбродство! Вся эта война — сумасбродство!
Фон Рунштедт вполне созрел, чтобы признать, что в развязывании войны виновен Гитлер, однако отмстил, что накануне западной кампании ему совершенно неожиданно было передано командование всеми вооруженными силами, действовавшими на западном направлении. А вообще, со стороны Гитлера непростительно было уйти от ответственности, совершив самоубийство.
Камера Йодля. Я вновь беседовал с Йодлем, вернувшимся из зала заседаний, и снова перевел разговор на тему никому не нужного затягивания войны.
Йодль многозначительно улыбнулся.
— После всего, что было на совести у Гитлера и Геббельса, неудивительно, что они настаивали на продолжении борьбы. Теперь мне понятно. Они знали, что их повесят в любом случае, так что давно приняли решение в случае поражения свести счеты с жизнью. В подобных обстоятельствах легко требовать от других продолжать сражаться до последнего солдата. Теперь мне это понятно.
— Но счет человеческих жертв шел уже на тысячи, и все лишь ради того, чтобы они оставались на этом свете на пару дней больше. На тысячи!
Йодль
8–9 июня. Тюрьма. Выходные дни
Камера Папена. Папен сообщил мне, что Геринг последними словами обругал его но завершении субботнего заседания. Я поинтересовался, с какой стати он зол на него.
— Из представленных мною бумаг ясно, что я имел отношение к заговорщикам 20 июля. Я исполнял роль посредника. Поэтому Геринг возмущенно спросил меня, как я мог поносить фюрера и считать покушение на него оправданным. И, знаете, что я ему на это ответил? «Геринг, — сказал я, — я уважал вас, как старого офицера из хорошей семьи. И всегда верил, что если Гитлер зайдет слишком далеко, вы его просто возьмете за шиворот и вышвырнете вон. Я считал вас сильным и прямым человеком, причем не один я». Так и сказал.
И что же мне он ответил? Вот что: «Я кое-что предпринимал, но мне понадобились бы три психиатра, чтобы объявить его недееспособным». На что я ему сказал: «Дорогой Геринг, вам и вправду нужны были три психиатра, чтобы уяснить, что Гитлер ведет Германию в никуда?» Какая чушь! Нет, правда, мы все очень его уважали! Но после того как он стал нацеплять на себя эти побрякушки, брать взятки направо и налево, забросил свои обязанности в то время, как Германия исходила кровью…
Папен пренебрежительно махнул рукой.
Он говорил о бессмысленном затягивании войны. В январе 1945 года он предложил пойти на переговоры с западными державами. Папен обратился к заместителю Риббентропа с просьбой отправить его, Папена, в качестве посредника убедить западные державы предпринять мощное наступление с запада, чтобы помешать русским оккупировать Германию.
Камера Риббентроппа. Риббентроп лихорадочно строчил кое-какие мысли касательно еврейского вопроса. Судя по всему, силы его были на исходе, и он снова ударился в пространные тирады, постоянно противоречил себе, лгал, изворачивался и пытался оправдаться. То, что он наплел мне незадолго до этого, он явно успел позабыть, посему решил удивить меня сказочками поновее. Еще в 1943 году он, оказывается, обращался к Гитлеру, через посредника, разумеется, с предложениями в духе политики примирения. Это свидетельствует, что он никакой не антисемит, что стремился покончить с этой войной и т. д. Нет, нет, он определенно не антисемит, однако мировое еврейство и союзники своим отношением к Германии совершили огромнейшую ошибку. Германия ведь ключ к миру в Европе. И так далее.
Я спросил его, отчего у него вызывает сожаление нынешнее состояние, в котором оказалась и Германия, и вся Европа. В конце концов, причину катастрофы следует искать именно в той бессовестной дипломатии, инициатором которой были они с Гитлером. Риббентроп многозначительно улыбнулся в ответ.
Он уверял меня, что я ничегошеньки в этом не смыслю. Гитлер изначально руководствовался исключительно добрыми намерениями. И так далее. Я обратил его внимание на то, что он уже, наверное, один во всем зале заседаний до сих пор продолжает отвергать тезис о вине Гитлера в развязывании мировой войны. В ответ посыпались возражения: виновата Англия, потому что не сумела убедить Польшу уступить нам.