Ньютон

Кузнецов Борис Григорьевич

На рубеже XVIII и XIX вв. происходит сложный процесс воздействия физических концепций Ньютона на общественную мысль. Деизм выполнил свою задачу — фактически освободил естествознание от ссылок на божественное вмешательство и в значительной мере освободил от этого социально-политические и этические концепции.

Основные общественно-политические теории этого периода исходят из презумпции: механика Ньютона — основа физического миропорядка, социальный порядок должен быть столь же однозначным и столь же естественным. А Сен-Симону и Ш. Фурье казалось, что превращение науки об обществе в физику общественного тела, в социальную физику, преобразование ее в часть учения о космосе, превратит человеческое общество в столь же упорядоченное целое, каким является физика космоса, основанная на механике Ньютона. Первоначально должно измениться представление

об обществе, о человеке, о морали, о стимулах человеческого поведения. Но это только начало. Поскольку французские утопические социалисты были убеждены, что идеи правят миром, они полагали, что такое преобразование представлений об обществе приведет к реальному изменению общественной структуры.

В 1813 г. Сен-Симон написал свое «Всеобщее тяготение». В этой работе речь идет прежде всего о реформе философии и общественного сознания в целом. Закон тяготения должен стать основой философии просвещения — содержанием того, что воспитание вносит в умы. Для реализации интеллектуального, а затем и материального переворота Сен-Симон предлагает организовать философскую энциклопедию, призванную либо вывести всю совокупность известных науке явлений из уже сформулированного закона тяготения, либо, отправляясь от этих явлений, прийти к закону тяготения как к их единому источнику.

История должна стать наукой, а единственно позитивная наука, с точки зрения Сен-Симона, — это классическая механика вместе с астрономией и физикой. История по своей логической структуре должна приблизиться к небесной механике. Сен-Симон требует объединения усилий философов, историков и естествоиспытателей, которые должны создать новую философскую систему, представляющую собой распространение классической механики на всю область человеческих знаний.

Власть над миром, согласно Сен-Симону, должна быть передана Совету Ньютона — двадцати избранникам человечества, а духовная власть — трем академиям: академии наук, академии искусств и высшей из них — философской академии. Фантастичность этих проектов очевидна. Но они имеют более глубокую основу — веру в объединение науки на основе механики как учения об универсальных законах, к которым сводится каузальная структура мироздания.

Еще одно направление общественной мысли, отображавшее вышедшее за рамки естествознания влияние идей Ньютона, — учение физиократов. Термин «физиократы» означает буквально «сторонники власти физических закономерностей». Развитие идей Ньютона в духе деизма подготовляло идею «власти физических закономерностей». Когда в 30—50-х годах XVIII в. у Ф. Кенэ, сначала хирурга маркизы Помпадур, затем придворного врача Людовика XV, сходились Ж. Л. Д’Аламбер, Д. Дидро, Ж. Л. Бюффон, К. А. Гельвеций и А. Р. Тюрго, в салонных беседах — одной из форм развития научных идей в XVIII в. — «власть физических закономерностей» распространяли и на социальные явления. Во второй половине 50-х годов Кенэ начал публиковать в «Энциклопедии» свои экономические статьи, в основу которых была положена идея естественного порядка, единой закономерности, господствующей в природе и в мире человеческих эмоций и импульсов. Чем ближе эти импульсы к естественнонаучным законам, тем легче достижение общего блага — цели творения.

Работа Кенэ «Естественное право» показывает, какую фундаментальную роль играло понятие естественного права в обосновании учения физиократов и вместе с тем как тесно было связано это понятие с логической структурой классической механики. Согласно Кенэ, естественное право отличается от законного права своей инвариантностью: законное право меняется, естественное пребывает неподвижным, постоянным, абсолютным. Но почему оно неподвижно? Ответы Кенэ двойственны. Он нередко склоняется к концепции естественной морали, естественного нормального дохода и т. д., выводившей инвариантность этих понятий и норм из их божественного происхождения. Но в XVIII в. эта концепция постепенно уступает место другому объяснению инвариантности естественного.

Последовательное расширение области культуры, на которую прямо или косвенно воздействовали идеи Ньютона, приводило к известному обобщению кинетизма и динамизма. Вместе с тем оно подготовляло почву для новых философских концепций, для новых попыток охватить едиными онтологическими и гносеологическими конструкциями всю сумму получивших новый смысл естественнонаучных понятий и новых общественных идей. Немецкая классическая философия, подобно французскому материализму, в значительной мере была этапом обобщения идей Ньютона и созданной в XVII

в. классической науки, которая в XVIII в. распространила свои критерии и стиль мышления на общественную мысль. Немецкая классическая философия в лице Канта была ответом на те вопросы (философские по своей сущности вопросы!), которые поставила система Ньютона.

Наиболее яркий пример такого ответа — космогония Канта, ответившая (или по крайней мере указавшая путь к ответу) на вопрос о причине тех или иных конкретных форм планетных орбит. Ньютон ссылался здесь на бога, поскольку тяготение и инерция не могут объяснить конкретную форму орбиты. Кант назвал это объяснение «жалким для философа» и предложил гипотезу первичной туманности, в которой молекулярные движения служат причиной первоначального толчка, предопределившего форму орбит, образовавшихся из туманности планет. Но уход от ньютоновского божественного первоначального толчка — наиболее эффективная, но отнюдь не наиболее общая форма ответа философии на не решенные ньютонианством вопросы. Философия в своих ответах на вопросы, заданные научными теориями, всегда говорит больше, чем ее спрашивают; ее ответы шире вопросов, они придают науке большее «внутреннее совершенство». Кант завершил не только движение ньютоновских идей от теизма к деизму, не только освободил мироздание от постоянного вмешательства провидения (к этому склонялся уже и сам Ньютон) — он, по выражению Г. Гейне, отрубил голову и деизму. В этом основное значение «Критики чистого разума». Кант завершил начатое наукой XVII в. изгнание надмировой, непространственной сущности мира (хотя в «Критике практического разума» он и попытался реабилитировать эту сущность и приставить деизму обратно его отрубленную голову). Однако внемировая непространственная сущность мира не была замещена в системе Канта пространственной субстанцией. Он перенес пространство и время внутрь субъекта, объявил их априорными, субъективными формами познания, создал трансцендентальную философию.

Иной была судьба ньютоновых идей в философии Гегеля. У Лейбница сила (точнее, ее непротяженные средоточия в элементарных центрах) стала субстанцией; Кант перенес пространство из объекта познания в субъект. У Гегеля философия вернулась к объекту познания, но им стал объективированный субъект, абсолютный дух, и философия снова отклонилась от необратимой линии развития науки, от поисков протяженной субстанции мира. В сторону, но отнюдь не назад. После Гегеля противоречия ньютоновой механики уже не могли рассматриваться только как пятна на Солнце. Они оказались отображением противоречивого бытия, а их разрешение, составлявшее основное содержание науки XIX в., потребовало перехода к новым, более сложным, но также по существу противоречивым понятиям. Тем самым стала явной противоречивость классической картины мира. Энгельс в «Диалектике природы» раскрыл общий смысл наиболее крупных научных открытий XIX в. Эти открытия показали несводимость сложных форм движения к более простым. Жизнь несводима к физико-химическим закономерностям, физические процессы — к механическим; формы движения образуют иерархию, где каждая ступень характеризуется главной формой, которая не сводится к более простой, и побочной, которую можно свести к более простой форме. Механика, простое пространственное перемещение — наиболее общая форма, но уже физическая форма движения к ней не сводится, хотя она, как и все формы, неотделима от перемещения.

Наиболее радикальные и общие выводы, составившие основу такого представления о науке XIX в., были сделаны из термодинамики. Первое и второе начала термодинамики заставили пересмотреть старое представление о структуре науки, ввести понятие несводимости. Термодинамика не отделима от кинетической теории газов, законы распространения тепла — от механики молекул, но вместе с тем макроскопическая термодинамика несводима к механике, что видно хотя бы из второго начала, из необратимости переходов тепла, из великого открытия Сади Карно.

Несводимость сложных форм движения к механике противоречила механицизму, сделавшему сведение к механике идеалом научного объяснения. Но несводимость сочетается с неотделимостью, и, следовательно, более глубокая подоснова механического объяснения мироздания — констатация движений и сил как элементов космической гармонии, составляющая философский субстрат идей Ньютона, — сохранилась. В ньютонову картину мира были внесены частные границы между формами движения, она стала более сложной, ее размерность возросла. Но вскоре появились открытия, которые установили общую границу классического естествознания.