o 496d70464d44c373

передний

подцепить? Мозгляки. Я повернулся на бок и попытался заснуть. Ничего не

вышло. Головная боль, как пинцетом, колупавшая мозги. И еще Дэн

храпел, а мне слышалось: «Души меня подушкой. Души меня подушкой.

Душкой». Презирать я начинаю так же быстро, как влюбляюсь. Если не

стремительнее.

Дэн меня больше не интересовал. Утром он трусливо бежал из кровати и

оставил дверь незапертой, так что из коридора любой мог отсчитывать

пускаемые мной струйки

слюны. Целый день Дэн избегал моего взгляда и

старался со мной не заговаривать. Ничего у нас не получится, это так надо

понимать. А уже к вечеру я презирал его всеми силами.

164

Я зашел в комнату ребят, чтобы поболтать с Шуриком. Сел на кровать

Дэна. Он спал, ноги торчали из-под одеяла. Неожиданно я почувствовал

мерзкий, сырный запах. Пахло от его ног. Точка.

Около клуба «Пусто» шумела изрядная толпа и чувствовала себя

преспокойно, хотя до комендантского часа осталось совсем ничего –

Магометов действительно заботился о своих клиентах. Мне же пришлось

досрочно вызвать из отпуска Диего. Встречаться он со мной отказался, но

пообещал, что все устроит. Таким образом, меня внесли в список

приглашенных и на проходе вручили специальный пропуск для свободного

передвижения по городу в ночные часы.

Пашечки-ключника не оказалось ни в одном из пяти залов заведения. Во

втором у меня попросили автограф, в третьем я забрался на вытянутый

стул около бара и заказал виски. Здесь людно – задумай Пашечка что-

нибудь плохое, он никогда не решится действовать при стольких

свидетелях. А идти с ним на улицу я никогда не соглашусь и не только из

чувства самосохранения – какого мнения будет обо мне местная публика,

если я покину клуб с эдаким уродом?

Я слегка нервничал. Но в целом скорее чувствовал азарт, нежели страх.

Бармен поставил передо мной длинный и очень узкий стакан.

– Это еще что? – спросил я, брезгливо вскинув бровь.

– Виски, как вы заказывали.

– А почему в таком бокале?

– Простите, у нас сегодня очень много посетителей и все стаканы для

виски уже использовали.

– Я, что, ошибся дверью и попал в клуб «Менопауза поэтессы»?

Бармен посмотрел на меня зло и двинулся обслуживать следующего

клиента.

На стуле слева восседала красивая блондинка в черном платье с

оголенными плечами. Ее волосы были уложены в стиле new look. Еще она

постоянно теребила красные коралловые бусы на шее.

Женщина посмотрела на меня и сказала:

– Я так устала от вас.

Потом она открыла сумочку, достала портсигар и закурила сигарету.

165

Бросила бармену:

– Дайте мне пепельницу,

сколько вас уговаривать.

Бармен подчинился.

Я наблюдал за ней с безразличием. Ее первая фраза нисколько меня не

задела.

– Ну, что вы глазами меня трогаете? – блондинка выпустила дым и опять

притронулась к бусам. – Да, это я. Известная актриса и сценаристка.

Популярность изматывает меня.

Она завертела головой и прошептала:

– Где же он? Совершенно не приручен держать секреты.

Должно быть, женщина увидела нужного человека. Она порывисто

встала и направилась в соседний зал. К счастью, больше я ее не видел.

Справа от меня сидели двое мужчин. Они громко обсуждали события

последних дней и дружно сошлись на том, что все это нечестивые планы

правительства. Ему же они инкриминировали прошлогодний жуткий

скандал, когда маньяк-убийца вырезал всех ведущих одного

отечественного телеканала. Канал всегда был в оппозиции правительству,

и, по мнению моих соседей по барной стойке, оно решило избавиться от

него таким вот изощренным образом. Всю вину, естественно, свалили на

какого-то сумасшедшего. Эта версия, кстати, была очень популярна, и

именно поэтому я со дня на день ждал, чтобы в террористических актах

обвинили маньяка Краснопресненского района. Можно ведь превратить

это в добрую традицию.

Краем уха я еще услышал о новой программе Министра Просвещения,

на днях отосланной для рассмотрения в Думу. Один из мужчин утверждал,

что она поставит точку на воспитании в школьниках индивидуальности и

независимости. Эта программа должна была вернуть нас в советские

времена с их единой идеологией и единственным правильным ответом на

любой вопрос. То есть в основе новой образовательной программы

Гречишного лежала репрессивная школьная система, подавляющая

стремление к творчеству. Мужчины пару раз упомянули имя австрияка

Иоганна Гербарта, жившего еще во времена правления Габсбургов. На

основе его взглядов сформировалась теория образования, утверждавшая,

что ум человека пассивен и не способен к творчеству, а цель обучения,

таким образом, состояла исключительно во внушении ученикам нужных

166

мыслей. Получалось, что главный способ обучения – это всего лишь

тренировка памяти, и именно к этому призывал в своей программе

Гречишный. Мужчины по соседству понимали, что такое нововведение

отбросит нас на пару сотен лет назад, но все же констатировали

энтузиазм, который программа вызвала и в Думе, и в широких слоях