o 496d70464d44c373
Шрифт:
– От кредиторов.
– Пошли-ка быстрей домой – скоро двенадцать, комендантский час
начинается. Кстати, не хочешь выпить пива?
159
Я всегда знал, что отношусь к незнакомым и малознакомым людям с
предубеждением. Дэн оказался чудесным собеседником – я, правда, не
очень поспевал за его за мыслями. Они походили на пунктир, каждая
следующая совершенно необязательно становилась выводом или
ассоциацией к предыдущей. Это утомляло.
Мы
отчаянно нуждалась в общении. Пиво. Ненавижу. Тем не менее я
моментально захмелел и, распластавшись на кровати, большей частью
молча слушал и неуместно кивал головой. Дэн дал мне почитать роман
собственного сочинения, вернее, рукопись с неоригинальными
псевдонимом и названием и полу истершимся отпечатком чьего-то ботинка
на титульном листе. Со времен дневника Нелли никакое чтиво в этой
комнате не появлялось, о чем я, кстати, очень жалел, потому что всегда
любил книги. Но ритм, это мягко сказано, моей жизни как-то не
предполагал созерцательные паузы.
– Я очень рад, что Останкинская башня рухнула, – строчил свой пунктир
Дэн. – Это заставит людей обратиться к вещам, о которых они забыли.
Такие экстремальные ситуации действуют на общество благотворно. И
отчетливо проступает, у кого есть что-то за душой, а кто существует на
автомате.
– Чтобы определить это, необязательно лишать человечество
телевидения. По-моему, такие вещи сами собой разумеются, – это я зря
вставил.
– Ты знаешь про личинку грибного комарика, Arachnocampa luminosa?
Приехали. Сомневаюсь, что ему требовался ответ.
– Это фантастическое существо. Нет, я имею в виду эта личинка вполне
реальна, но она поражает своим… стилем. Иные существа просто
дожидаются жертвы, и хвать – они уже сыты. А личинка грибного комарика
подходит к этому процессу даже ответственней, чем самые изощренные
пауки. Она вкладывает в ритуал создания ловушки колоссальное
количество энергии. Плетет какие-то ниточки, которые блестят липкой
слизью, как бисером, затем подсвечивает их собственным тельцем – это
привлекает внимание мелких насекомых. Вообще ее ловушки похожи на
очень качественную бижутерию. А самое ужасное, как эта личинка,
похожая на змейку, съедает свою жертву. Насекомое прилипает к ниточке,
160
а личинка заглатывает обратно каждое ее звено. Медленно, с какими-то
зомбированными глазками, достигает цели и всасывает ее. Конечно, я не
требую, чтобы у личинок были осмысленные глаза, но меня поражает это
сочетание тупейшего автоматизма
ловушки. Если забыть о ее предназначении – ведь она безумно красивая…
– Какой бред… Хотя, нет, забыл, бред – это, когда клонируют овечку
Долли, а она в результате сдыхает от ящура.
Я начал дремать. Но у Дэна была еще одна раздражающая привычка,
каждый новый монолог он начинал с вопроса, и волей неволей
приходилось участвовать в диалоге. Которого не было.
– Как ты относишься к Соловкам? – спросил Дэн жизнерадостно.
Я чуть не подавился.
– Что ты имеешь в виду?
– Соловки ведь были лагерем в сталинские времена.
– Проститутки, которых туда ссылали, продолжали заниматься
проституцией… Это из Солженицына.
– В наши дни на Соловках очень странная ситуация, много недобитых
олигофренов, может быть, даже детей тех, что были заключенными во
времена правления Сталина. В лагеря ссылались не только преступники,
диссиденты, всякая там шваль и интеллигенты – шла многоуровневая
чистка общества, и ссылались даже шизики и физические уроды.
Создавалось ведь идеально-покорное и здоровое общество. Мне кажется,
что роль подобных лагерей сильно недооценена.
Тут уж я не выдержал, и дрему как рукой сняло:
– Дэн, боюсь тебя разочаровать, но роль лагерей вообще не оценена.
Это адское изобретение, которое может существовать только в
соответствующей стране.
– Ты вот еврей и интеллигентик…
– Черт, надо Визина в глаза закапать – опять в них проступила трагедия
всего иудейского народа.
– … тебе дали такое воспитание в семье. Ты только что не собственное
мнение высказал, а то, которое в тебя вбили, твоя семья, а она как
представитель определенной национальной и политической группы.
– Кис, не обижайся, но какого черта тебе может быть известно о моей
семье, которой у меня по сути не было? В меня ни хрена не вбивали, меня
161
только ремнем лупили. Это то, чего ты по жизни не дополучил.
– Я за феодализм…
– Поздно уже.
– Если уж говорить о нравственности, то самый безнравственный
политический строй – это демократия. Это политика недальновидная и
культивирует она попустительство, иначе существовать не сможет. А во
время феодализма, каждый знал свое место. Это место соответствовало
твоим задаткам и способностям. Если в сущности ты раб, то и быть тебе
рабом. Если воин – то воин. Правитель значит правитель. Эта система
существовала очень органично.