О богах, шакалах и детях
Шрифт:
— Я так понимаю, он перенапрягся, — говорю. — Ты бы его полежать уложил.
Эцаган мгновенно сгребает Алтошу в охапку и утаскивает в спальню, а потом мчится на кухню делать какой-то отвар. Айша сидит в гостиной и смотрит на происходящее треугольными от ужаса глазами. Я пятаюсь её успокоить, потом пробираюсь в спальню, где лежит и похныкивает Алтонгирел.
— Ну и для кого ты так выделывался? — ворчу я, щупая ему лоб. Холодный какой-то.
— А что, лучше было бы со ступенек скатиться? — буркает он в ответ.
Сгрузив Алэка
— Что это? — спрашиваю, пока он поит своего подопечного.
— Не знаю, но он это всегда пьёт, когда слишком много ворожит.
Алтонгирел вдумчиво глотает, и его желтовато-бледному лицу возвращается немного естественного цвета.
— А теперь я буду спать, — мрачно сообщает Алтонгирел, допив, и поворачивается носом к стенке.
Мы все выходим.
— Я так понимаю, ответ был отрицательный, — заключает Эцаган, косясь на Айшу.
— Очевидно, — вздыхаю я. — Что-то мне подсказывает, к Ажгдидимидину в ближайшее время лучше не подходить. С Алтошей такое случалось раньше?
— От джингошских ведунов получал пару раз, хоть и не так сильно. От своих — это вообще неслыханно. Уж Старейшина мог бы сдержаться. Что ему так дались эти безродные, прям не знаю. Свои есть, что ли…
— Я, пожалуй, пойду перекинусь парой слов с Унгуцем, — предлагаю я. — Может, он вразумит приятеля.
— Сомневаюсь, — вздыхает Эцаган, — но попробуйте. И девочку с собой возьмите, она вон перепугалась насмерть, пусть Унгуц её утешит, он это хорошо умеет.
Сказано — сделано. Прихватив по дороге сладкий пирог в качестве гостинца, мы втроём топаем к Унгуцу. Ну, топаем-то вдвоём, Алэк на мне висит. Айша бледная и несчастная, то и дело оглядывается через плечо.
Унгуц обнаруживается на террасе за рассказыванием сказки внучке. К счастью, сказка как раз кончается, а то очень было бы жалко нарушать семейную идиллию.
— А, Лиза-хян! Давненько не заходила. Князь-то как вырос! А это что за красавица?
Я присаживаюсь к столу, водружаю на него торт и рассказываю доброму дедушке всё как есть. Он понимающе кивает, а когда я дохожу до последнего эпизода, высоко задирает брови.
— Что-то у Ажги-хяна приступ любви к людям, я смотрю, — задумчиво заключает он, поглаживая бороду. — С духовниками это случается иногда, но чтоб своих бить… Придётся с ним поболтать завтречка, когда подостынет. Это никуда не годится.
— Уж сделайте милость, а то он мало того, что Алтошу уложил, так ещё девочку напугал.
— Да, пугать квазара — тоже не лучшая идея, — соглашается Унгуц. — Ох уж эта молодёжь, глаз да глаз! Айша-хян, ты б кушала пирог-то, а то Ирих с ним быстро разделается, — добавляет он, сам отправляя в рот ломоть побольше.
После трёх кусков пирога и литра чаю под Унгуцевы байки Айша немного отходит и даже начинает хихикать вместе с Ирих. Всё бы ничего, но Алэк решает, что с него на сегодня достаточно приключений
— Боюсь, что светский визит окончен, — извиняюсь я и, прихватив Айшу, уношусь домой укладывать дитятко.
Алэк обычно долго не скандалит, но сегодня никак не желает успокаиваться. Когда мне наконец удаётся его уболтать и сгрузить в кроватку, я выхожу на цыпочках из спальни и обнаруживаю Айшу согнувшейся на диване в три погибели.
— Ты чего? — спрашиваю.
Она только пищит в ответ и держтся за живот. Неужто пирог впрок не пошёл? А такой был приличный и с виду, и на вкус…
Поскольку Айша всё равно не расскажет мне, что у неё болит и как именно, сразу приспосабливаю к ней свой аппарат для выявления болей у младенцев. Эге, пирог-то тут ни при чём, просто кто-то на нервной почве резко повзрослел. Леплю ей на пузо пластырь локального обезболивания, чтобы на мозги не действовало. Интересно, девочкам-духовникам можно носить противозачаточный пластырь, чтобы не иметь этой проблемы, или он как-то помешает волшебным способностям?..
Пластырь начинает действовать довольно быстро, Айша раскладывается и лежит на диване, благодарно глядя на меня.
— Пошли ко мне в кабинет, — говорю. — Тебе надо научиться пользоваться гигиеническими приспособлениями.
В дом к Эцагану мы приходим уже вечером. Алтонгирел проснулся и сидит на кухне, посасывая из большой пиалы что-то зеленовато-гнусное. Вид у него вполне соответствует цвету напитка, но скорее озлобленный, чем болезненный. Айша сразу, как мы вошли, присаживается рядом и принимается Сочувственно Смотреть. Как бы дырку не просмотрела.
— У неё начались, как ты выражаешься, "женские дела", — сообщаю я.
Алтонгирел задумчиво кивает.
— Ну хотя бы этого ждать не придётся. Завтра попробую поговорить с другими Наставниками…
— Может, тебе стоит сначала окрепнуть немного? — интересуюсь. — А то если каждый будет так реагировать…
— Не будет, — отрезает Алтоша. — Ажгдийдимидин — единственный, кто сильнее меня. Остальные, если позволят себе подобное, первыми с крыльца полетят.
— Ты особо Старейшинами-то не разбрасывайся, — скепически замечает Эцаган. — Помимо того, что это подсудное дело, ещё и просто опасно, они ж старые, кости поломают…
— Разберусь как-нибудь, — цедит Алтоша, раздувая ноздри, и я решаю потихоньку ретироваться в надежде, что Эцаган присмотрит за этими несчастными колдунами.
Глава 27
После утреннего Совета Азамат возвращается домой и плюхается на диван, воздев руки к потолку.
— Лиза, я не знаю, что делать с этими духовниками, они все посходили с ума!
Из-за высокой спинки кресла выглядывает матушка, которая вместе со мной сидела и пила какао со взбитыми сливками.