О чём думает моя голова

Пивоварова Ирина Михайловна

— Вот оно что! — медленно сказала она. — Значит, вы не хотите, чтобы я Синицыну выгоняла?

— Не хотим! Не хотим! — закричали все. И даже ленивый Бураков разжал толстые губы и басом произнёс:

— Не хотим!

— Ну, а как же нежелание Синицыной учиться?

— Это она пошутила! Это она просто так!

— «Просто так»? — нахмурилась Вера Евстигнеевна.

И тут снова вперёд выступил Коля Лыков.

— Вера Евстигнеевна, — сказал он. — Синицына действительно учится неважно. Но обещаю вам как звеньевой,

я сделаю всё, чтобы она стала учиться хорошо!

— Ах так?.. Ты это обещаешь, Коля?..

Вера Евстигнеевна на секунду задумалась.

— Ну что же… Если ты мне это обещаешь… И потом, я не могу не считаться с мнением класса. Ладно, Синицына. Садись на своё место. Но смотри, Коля Лыков за тебя поручился. Не подведи своего товарища!

И я пошла обратно.

Я весь урок слушала учительницу. Я прямо глаз с неё не сводила. Приставки и суффиксы я подчёркивала так, что чуть не продавила насквозь тетрадь.

И вот прозвенел звонок.

Вера Евстигнеевна собрала тетрадки, взяла классный журнал и пошла в учительскую.

И тут весь класс окружил меня плотной стеной.

— Ну, Синицына, ты дала! — сказал Иванов. — Как там у тебя про Костю?

— «Ваш Костя умный и замечательный», — сказала Сима Коростылёва.

— «И я в него влюбилась», — захихикала Валька Длиннохвостова. — Ой, не могу! Не могу! Синицына, ну и дура же ты!

— А как про Серёжу-дворника? Его из института выгнали, да? Здорово! Люська, а откуда ты всё это взяла? В книжке прочла?

— А этот-то… как его… Синдибобер Филимондрович? Злой, с седой бородой, дерётся палкой… Ой, не могу! Умора!

— А про Косицыну-то как! Про Косицыну! Что она худая, как скелет, и у неё зуба спереди нет! Люська, а ну-ка, открой рот!

— Ну и глупо! — сказала Люська. — И ничего смешного нет. Тоже мне, подруга называется! Да у неё, может, двух зубов не хватает. Это ещё не значит, что я об этом всему классу должна докладывать!

САМОЕ ДРУЖНОЕ ЗВЕНО

— Ребята! — сказала Вера Евстигнеевна. — На наш класс дали десять билетов на праздничный концерт. Я долго думала, кому из вас их отдать, но потом решила вот что: пусть на концерт пойдёт самое дружное звено в нашем классе… Как вы считаете, это решение справедливое?

— Справедливое! Справедливое! — закричали все.

— В таком случае сами решите, какое звено пойдёт на концерт.

После уроков всё наше третье звено осталось в классе.

— Объявляю сбор звена открытым, — сказал Коля. — На повестке дня дружба в нашем звене.

— Чего в нашем звене? — сказала Валька Длиннохвостова.

— Дружба, — строго повторил Коля. — Длиннохвостова, если тебе не слышно, сядь ближе.

— А мне слышно, — сказала Валька. — Дружба так дружба.

— Её это не волнует, — сказала Сима. —

Вот если бы у нас на повестке дня кружевные манжетики обсуждались…

— Ах так?! — вскочила Длиннохвостова. — А кто вчера в классе новой шапкой хвалился?!

— Граждане, ближе к делу! — сказал Коля Лыков. — Мы должны сегодня разобраться: дружное у нас звено или не дружное? Самое оно дружное или не самое?

— А чего тут разбираться? — сказала Сима. — Конечно, наше звено самое дружное! В театр мы вместе ходили? Ходили. Книжку вместе читали? Читали. В зоопарке были? Были.

— Так-то оно так, — сказал Коля. — Но всё-таки, честно говоря, мне кажется…

— Опять тебе кажется? — перебила его Сима Коростылёва. — Вечно тебе всё кажется!

— Да? А кто вчера Иванова по спине портфелем огрел? — спросил Коля, в упор глядя на Симу. — Или это мне тоже показалось?

— Он сам виноват! — воскликнула Сима. — Спроси у него, зачем он толкается!

— Иванов, ты зачем Коростылёву толкнул? — строго спросил Коля.

— Не рассчитал, — сказал Иванов. — Я Хвостище хотел подножку дать, чтобы «рыжим дураком» не обзывалась.

— Он первый обзывается! — закричала Валька Длиннохвостова. — Он меня Хвостищей зовёт, дурак рыжий, э-э-э… — И Валька высунула язык и скорчила Иванову рожу.

— Ах ты Хвостища бесхвостая! — заорал Иванов. — Опять за своё?! — И со злобой пнул кулаком в тощую спину Длиннохвостовой.

— Ай! — пронзительно вскрикнула Длиннохвостова и, повернувшись на девяносто градусов, обеими руками вцепилась в рыжие вихры Иванова.

— Перестаньте! — рассердился Коля. — Длиннохвостова, как тебе не стыдно?!

— Не волнуйся, так ему и надо, — вмешалась Люська. — Он у меня двадцать копеек три недели тому назад занял и до сих пор не отдал. Пусть знает, как обманывать!

— Сама хороша! — сказала я. — Ты у меня книжку брала, она какая чистая была, а вернула всю в пятнах!

— Не ври! — закричала Люська. — Я эту твою книжку даже не читала! Мне к ней противно было притронуться, такая она грязная была!

— Это моя книжка грязная?! Ты слышишь, Коля, нет, ты слышишь? Она говорит, у меня книжки грязные, а у самой всегда руки в кляксах, ей бабушка насильно руки мочалкой моет!

— При чём тут моя бабушка? Как ты смеешь оскорблять мою бабушку?! Да я с тобой никогда в жизни больше разговаривать не буду! — завопила Люська.

— Отпусти!!! — на весь класс орал Иванов. — Хвостища проклятая, отпусти, кому говорю!!!

— Ну и не разговаривай! — сказала я. — Подумаешь, какая нашлась! Да я с тобой вообще не хочу за одной партой сидеть!

И я пересела за другую парту и так грохнула крышкой, что стёкла в окнах задребезжали.

— Ну что же, — сказал Коля. — Всё правильно. Я так и знал, что не видать нам билетов в театр как собственных ушей.