О чем говорил мальчик
Шрифт:
– Да… Немало и я походил по этим тропинкам…- сказал другой.- Отправляешься на операцию, точно в иной мир попадаешь… А возвращаешься каждому знакомому кустику рад: значит, лагерь рядом. Ближе подойдешь - слушаешь: то пила зазвенит, то топор стукнет… Ждут, значит, в костер подкладывают, обед небось поспевает. Кажется, за версту запах супа чуешь!
Они негромко засмеялись, помолчали.
– Что же,- сказал шофер,- подъедем поближе, поглядим, где раньше жили. Немцы чуть не целый квартал леса выжгли, когда нас искали. Что-то там теперь?.. Э-э, хлопцы, мне сдается, до сих пор оттуда дымком потягивает. А? И вправду дым!
Действительно,
Тревожно перекликались голоса.
– Лес горит, хлопцы!
– крикнул шофер.
Оставив на дороге машину, они побежали на голоса.
Пожар шел справа, с вырубки на высоком берегу. Там все было затянуто дымом. Змейки огня уже перекидывались по корням и валежнику через дорогу. И молодой, высаженный слева березняк, далеко тянувшийся в глубину, кое-где начало прихватывать. По тонким белым стволам крайних деревьев взбегали рыжие гривки огня, вспыхивала и осыпалась пеплом подпаленная листва. А рядом другие молодые березки, еще зеленые и свежие, стояли недвижно и беспомощно, точно замерли, беззащитные, в ужасе.
Несколько человек металось среди берез, подрубая горящие деревья, роя траншейки. Но огонь, ширясь по фронту, уже начинал обходить с флангов.
– Давайте, хлопцы, по-партизански!
– скомандовал шофер.
И пятеро бывших партизан, наломав березовых веток, бросились сбивать огонь, стегая по курящемуся дерну, по чернеющей в завитках коре.
– Давай! Давай! Давай!
– кричал шофер.
Казалось, сейчас затрещат автоматы и командир, указывая маузером на стену огня, скомандует:
«На прорыв, товарищи! Ура!..»
И они снова полезут сквозь дым и огонь, чтобы, ослепнув от боли и ярости, врубиться, смять, опрокинуть, прорваться…
Часа через два огонь стал сдавать. Все реже вырывались из-под дерна струйки дыма, все реже трещала и вспыхивала листва. И только сзади на вырубке еще догорали пни и щедро рассыпались снопы искр…
Только теперь приезжие стали знакомиться, местные оказались все из лесничества, до которого отсюда было недалеко. Лесничий, совсем еще молодой, в черной форме с золотыми листьями на петлицах, не участвовал в разговоре. Он молча бродил среди обгоревших березок, время от времени трогал ладонью побуревшую кору, осторожно, словно опасаясь, чтобы деревья не закричали от боли.
Шофер подошел к нему и, стараясь успокоить, заметил:
– Ничего, десятка полтора всего и повредило, не боле… Мелочь!
– Мелочь!
– с горечью воскликнул лесничий.- А мне каждое деревце, как кусок сердца!-Он в бессилии сжал кулаки.- Своими руками высаживали после войны. Тут ведь пожарище было. Немцы выжгли…
Стой-ка, стой!
– сказал шофер.- Оттого я и не опознал… Хлопцы! Вот в этом квартале лагерь был!
Лесничий резко обернулся к нему:
– А вы сами… извините, кто?
– «Кто, кто»!..- бормотал шофер, как завороженный вглядываясь в чащу.- Из тех, кого фашисты хотели здесь вместе с теми деревьями живьем спалить. Только не вышло у них!
– Партизан! Вы партизаны!
– закричал лесничий и, побледнев
– Чего смотришь?
– улыбнулся шофер.- Или, может, признаешь?
– Он в свою очередь разглядывал молодого лесничего.-Ты что же, местный? Так тебе тогда сколько лет могло быть?.. (Безусое, с мальчишескими веснушками лицо лесничего, открытый взгляд добрых серых глаз кого-то напоминали.) Ну, лет восемь - десять, не более…
И вдруг лесничий на шаг отступил, губы у него как-то по-детски жалобно дрогнули.
– Дядя Семен!
– прошептал он еле слышно.
– Ну, я…- медленно проговорил шофер.
И внезапно прошлое возникло перед ним ясно и ярко, как этот солнечный день. Он стоит на посту, в секрете. Вечереет. Из кроваво-красного марева заката медленно бредет по дороге к лагерю маленькая оборванная фигурка мальчика…
– Признал я тебя!
– сказал шофер. Он подошел к лесничему, положил руки ему на плечи.- Признал. Ты- Сережин брат…
…Давно задумали бывшие партизаны хоть на месяц оторваться от своих повседневных дел, побывать в местах, где когда-то воевали. Пройти по боевым дорогам - поглядеть, как живет сегодня партизанский край, поклониться дорогим могилам.
Много удивительных встреч произошло на тех дорогах. И в тот вечер они с лесничим долго сидели на поляне среди молодого березового леса, вспоминали былое.
В партизанский отряд от подпольщиков города Ровно пришло донесение: в небольшом городке Б. провокатор выдал гестаповцам подпольную комсомольскую организацию.
Начальник гестапо - на совещании в Ровно. Через три дня он приедет, и тогда начнется расправа. Пока же провокатор - в одиночной камере, чтобы никому не проболтался. Список комсомольцев заперт в ящике письменного стола начальника.
Итак, комсомольцев нужно спасти в течение трех дней. Конечно, проще всего было немедленно забрать всех комсомольцев в партизанский отряд. Но они отказались уйти из города - ребята не могли даже представить себе, что созданная с таким трудом подпольная организация перестанет действовать.
Связной сообщил просьбу подпольщиков: организовать нападение на здание гестапо, чтобы захватить и список и провокатора. И всю ночь в штабе партизанского отряда совещались, обсуждали десятки смелых боевых планов и отвергали один за Другим - сил для нападения у партизан не было. Оставалось действовать хитростью. Вот тогда-то и вспомнили партизаны о Сереже Гуртовом.
Недалеко от лагеря на лесном хуторе жила семья расстрелянного гитлеровцами лесничего - жена и Два сына; старшему, Сереже, исполнилось семнадцать лет. Он часто приходил в лагерь-то сообщал о подозрительных людях, которые появились в лесу, то показывал новые тайные тропки. Дважды по заданию партизан побывал он в гестапо - принес ложные сведения об отряде, за что даже получил от немцев вознаграждение: двести марок. Гестаповцы послали карательную экспедицию в лес, обнаружили в указанном им месте оставленный партизанский лагерь, обстреляли, сожгли все, что партизаны не успели взять с собой. А в местной газете появилось сообщение о том, что крупный партизанский отряд полностью уничтожен. Много раз Сережа просил партизан дать ему оружие, послать на боевое задание. Партизаны любили и берегли высокого, молчаливого паренька с застенчивой улыбкой. Но теперь пришел его черед…