О чём молчат женщины
Шрифт:
— Но платье мало весит…
— А ведь вместо него можно было взять что-нибудь более полезное! — ненависть исказила его черты. — Ну конечно, ты не могла оставить свое сокровище, не так ли? Ты ведь не захватила те платья от Мариано, которые я подарил тебе!
— У меня была твоя фотография!
— И множество фотографий Дашкова, не так ли?
— Я уничтожила их давным-давно, на вилле, когда согласилась стать твоей женой! У меня нет ни одной его фотографии!
— Тебе следовало бы уничтожить и платье! Но теперь я сам сожгу его! — Янко направился к двери,
— Нет! — Арлетт схватилась за голову, пытаясь заглушить подступающие рыдания. — Сергей мертв! Он погиб!
Горе, которое она так долго прятала от окружающих, вырвалось ураганом слез, которые уже невозможно было остановить. Она медленно опустилась на колени, словно груз всего пережитого в одно мгновение свалился на нее, лишив последних сил. Арлетт сидела, согнувшись под тяжестью страшных рыданий. Янко не двигался и молча смотрел на нее. Он был в совершенном отчаянии от того, что его нервы и характер привели к взрыву уродливой ярости в первую же ночь после долгой разлуки. Только эта женщина, которую он любил, только ее теплота и нежность могли дать ему радость в жизни. И теперь ее рыдания делали его муки совершенно невыносимыми.
Янко отбросил платье, поднял жену и прижал к себе. Арлетт склонила голову на его плечо, продолжая плакать. Янко провел рукой по ее волосам, что-то прошептал и заплакал сам. Он сделал шаг назад, но Арлетт продолжала стоять, склонив голову, и не пошевелилась, когда Янко раздел ее, а потом уложил в постель. От утомления она уснула почти мгновенно. Янко почти всю ночь провел, лежа без сна и крепко прижимая жену к себе.
Когда Арлетт проснулась, был уже почти полдень, она была в постели одна. Янко приказал не будить ее. Арлетт села в постели и сразу же увидела, что греческое платье висит на спинке стула, а коробка с драгоценностями стоит на столе. Янко тем самым пытался загладить вину за происшедшее вчера.
Арлетт никак не удавалось наладить жизнь в доме. Янко не мог справиться с чувствами. Он полностью концентрировал внимание на Риккардо, забывая о двух других детях. Именно к Риккардо он бежал, приходя домой, подбрасывал ребенка в воздух, хвалил и обращался к мальчику «сынок». Мишель пытался делать все, чтобы вернуть внимание отца. Когда усилия ни к чему не приводили, мальчик начинал подчеркнуто плохо себя вести за столом, что почти всегда кончалось жестокой и грубой сценой.
— Попытайся быть более терпеливым с Мишелем, — умоляла Арлетт всякий раз после того, как плачущего ребенка отправляли в детскую.
— Ему необходима строгая дисциплина, — резко возражал Янко. — Мальчика испортило пребывание на вилле в окружении обожающих женщин.
Всякий раз Арлетт убеждалась, что говорить с Янко на эту тему бесполезно. Она пришла к выводу, что в тот момент, когда муж получил письмо, сообщавшее, что у него родился сын, перед ним как будто зажегся факел, осветивший дорогу в будущее.
В апреле Арлетт с Янко и детьми отправились на празднование дня святого Марка. Эпидемия «испанки», до этого свирепствовавшая в Италии, начала спадать, а вместе с ее отступлением вернулись туристы
На улице играли маленькие оркестры, повсюду было множество разного рода развлечений. Риккардо сидел на плечах Янко. К бесконечной радости Мишеля, Янко отыскал для него и Сильвы удобное место, с которого хорошо были видны жонглеры, акробаты и клоуны, а потом купил красный заводной мотоцикл, о котором Мишель давно мечтал. Для его маленькой сестренки отец подобрал очаровательную куклу, а для братика — яркий мячик. Все с огромным удовольствием полакомились мороженым, и Янко позволил Мишелю самому выбрать место обеда для всего семейства. С наступлением темноты был устроен восхитительный фейерверк.
— Какой чудесный день! — воскликнула Арлетт с благодарностью, когда радостные и утомленные они возвращались домой. Янко держал Мишеля за руку, и она была бесконечно счастлива.
— Мы скоро опять устроим такой приятный день, — отозвался Янко. — Правда, Мишель?
— Да, папа! — мальчик подпрыгивал от безудержной радости.
Когда детей уложили спать, Арлетт прошла по комнатам в поисках Янко и обнаружила его в гостиной. Он сидел, откинувшись на подушки дивана, и держал рюмку коньяка. Ей показалось, что муж выглядит очень усталым. Сев рядом, Арлетт взглянула на него с улыбкой.
— Дети заснули с новыми игрушками. Они так счастливы. У них был радостный день.
— Мне он тоже понравился. Налей себе коньяку, Арлетт, и мне тоже.
— Хорошо, — охотно согласилась Арлетт, хотя обычно пила только красное вино.
Она взяла рюмку из рук Янко, наклонилась, чтобы поцеловать мужа, и вздрогнула, почувствовав, насколько горяч его лоб.
Прикоснувшись к нему рукой, она с тревогой воскликнула:
— Ты нездоров! У тебя жар!
— Да, что-то меня знобит.
— Ну конечно, ты, наверное, простудился. Не удивительно, что выглядишь таким усталым. Не пей коньяк. Ложись в постель, я принесу тебе чай с лимоном и медом.
Янко без возражений повиновался. Арлетт пошла на кухню, ее охватил жуткий, леденящий душу страх. Хотя количество заболеваний «испанкой» за последнее время сократилось до минимальной цифры — два-три случая в неделю, — у Янко были типичные симптомы гриппа.
Ночью пришлось вызвать врача. Страшный жар и лихорадка с каждым днем все больше ослабляли Янко. Янко стал последней жертвой «испанки» в Венеции. Мишель был безутешен у гроба отца.
— Но почему это случилось? Папа только начинал снова любить меня!
Арлетт думала о том, что дала Мишелю отца только для того, чтобы мальчик так скоро его потерял. Она переживала происшедшее очень глубоко и тяжело. В отличие от любви к Сергею, которая была пронизана страстью, вспыхнувшей с первой встречи, чувства к Янко возникли из искренней, чисто женской благодарности за бескорыстную, самоотверженную любовь, за поддержку в самые трудные минуты ее жизни. Каждый из мужчин занимал особое место в ее сердце и памяти. И Сергей, и Янко оставались главными мужчинами в ее жизни. Каждый по-своему.