О чём поют цикады
Шрифт:
Мышцы непроизвольно сокращались от перенапряжения, я больше не могла двигаться. Прислонившись спиной к неровной стене, я часто и поверхностно дышала. Мой изуродованный спутник злобно щёлкнул зубами у самого виска. Взбешенный отсутствием у меня реакции, он резко ударил меня локтём в бок. Тогда я не сдержалась. Все мои отчаянье и страх вылились в яростный, полный гнева крик. Из-под потолка, в панике сорвались полчища летучих мышей. Они визгливо пищали и в беспорядочном движении били меня перепончатыми крыльями по лицу. В этой невообразимой суматохе, я снова услышала её голос: «Твой милый, крохотный братик сейчас дома совсем один. Знаешь, он так напуган…
Хочешь выбраться отсюда?! Отвечай!»
– Хочу! – уверенно
«Надеюсь, ты знаешь, что всё в этой жизни имеет свою цену…»
– Я согласна! – не своим голосом заорала я, поднимаясь на ноги. – Согласна!
«Свободна…» – прошелестело мне в ответ.
Недовольно заворчал притаившийся рядом уродец, я даже заметила его сгорбленный силуэт. Тусклый свет слабо проникал к нам в тоннель откуда-то с боку. Я, как ненормальная, бросилась на поиски его источника. За первым же поворотом показалась знакомая мне расщелина, в которую проникало серебристое сияние луны. Боясь, чтобы она не исчезла, как в прошлый раз, или не оказалась миражом, я побежала к спасительному выходу. Повеяло свежестью леса и ночной прохладой.
Внезапно, я чуть не свалилась, на что-то налетев, но смогла удержаться на ногах. Это безглазая тварь кинулась мне наперерез, уж очень ей не хотелось отпускать свою игрушку. Вот только я не собиралась упускать свой шанс на свободу. С животным остервенением схватила уродца за лохматый загривок и со всей силой, приложила его головой о стену. Раздался короткий, рык, переходящий в шмякающий звук. Я не стала оборачиваться, чтобы наверняка его обезвредить, любая заминка могла мне дорогого стоить. Проскочив через узкий лаз, я неслась как подстреленная, подальше от этого гиблого места. Теперь то, не будучи одурманенной чарами, я его прекрасно узнала. Это были Бесовы сети. Почему оно так называлось, никто точно не мог сказать. Они запутывали, заставляя блуждать здесь сутками, пугали, порою даже сводили с ума. О них ходило множество слухов и догадок, подстёгиваемые аномальным отсутствием здесь животных (теперь я знаю, куда они все подевались, налюбовалась вдоволь на их останки). Мама всегда настаивала, чтоб отец во время обходов не сворачивал с пути в эти места, особенно с наступлением темноты. Я всегда смеялась, называя такие разговоры бреднями. Сейчас я уже ни в чём не была уверенна.
Крик, переходящий в хохот, донесся мне вслед, огрев как обухом по голове: «И не вздумай что-либо с собой сделать, иначе платить будет твой братец!»
Напоминание о Яре ощутимо меня подхлестнуло, я спешила к дому так, как никогда ещё, никуда не спешила. Вскоре показался наш большой деревянный сруб. Он выглядел безопасным и теплым. Издалека меня встретил свирепый лай собак. Когда я закрыла за собой калитку, то мысленно порадовалась крепкой цепи, которая их сдерживала. Овчарки не узнавали меня. Более того, они рычали, скаля зубастые пасти, будто я враг всего человечества. Барт и Грей, эти молодые псы выросли на моих глазах, я целых два года приносила им кушать и спокойно гладила по короткой, жёсткой шерсти. В попытке успокоить их, я приблизилась к Грею, но он жалобно поскуливая, забился в будку. Барт же, ерошил шерсть и угрожающе рычал.
– Мирослава?! – на крыльцо выбежал одетый как попало отец. – Доченька, живая!
– Пап! – кинулась я к нему, в такие надёжные объятия. – Всё в порядке! Не бойся, всё хорошо. Я пошла тебя искать, и заблудилась немножко.
Рассказывать о своих приключениях я отцу не стала. Он был человеком суеверным, и тревожить его лишний раз не хотелось. Не ровен час, ещё удумает наведаться в Бесовы сети. От такого предположения, моё сердце дрогнуло, и к горлу подкатил ком.
– Мира, тебя не было двое суток… – Обычно суровые черты его лица исказились в мучительном волнении. – Я не знал что думать. Днями бродил по лесу, выкрикивая твоё
– С ним всё в порядке? – прошептала я испуганным голосом, вспомнив слова той ведьмы из лабиринта.
– Он спит…
Дослушивать я не стала, юркнув за папину спину, понеслась в комнату Яра. Он спал на боку, положив правую руку под голову, а левая безвольно лежала на тонком, синем одеяле. Крохотные, тоненькие пальчики подрагивали во сне. Я, упав на колени у его кровати, прижалась к ним взмокшим лбом, и впервые за много лет заплакала. Это были слёзы счастья.
Чертополох
Когда я проснулась, было ясное, летнее утро. За открытым окном, выходящим на разбитый ещё при маме цветник, послышалась возня, будто что-то тащат по земле. Любопытство взяло верх, и, преодолев сразившую тело слабость, я выглянула на улицу. Прогретый июньским солнцем воздух благоухал тонким ароматом роз, которые вились по всей стене, до самой крыши. Их цветущие бутоны украшали эту часть дома до самой поздней осени. В детстве я часто спускалась прямо через окно, чтобы полюбоваться сказочным видом на свой маленький «замок». Когда мамы не стало, за цветником начал ухаживать Гришенька. Именно он сейчас шумел, выдирая сорняки и утаскивая их на небольшую кучу. Его нескладная фигура то и дело мелькала среди цветущих наперстянок и лилий. Гриша жил в небольшой, уютной постройке, которую выделил ему папа, когда обнаружил его умирающим от голода в лесу. Грише было лет 25 на вид, кто он и как тут оказался, мы так и не узнали. Он был болен и очень плохо говорил, таких в народе называют юродивыми. В благодарность за еду и кров, Гришенька стал охотно помогать по хозяйству и казался вполне довольным жизнью.
Накинув на себя хлопчатобумажное голубенькое платье, я выбежала в цветник, чтобы попросить Гришу срезать растущий у забора чертополох. Никогда не понимала, почему мама так старательно за ним ухаживала и запрещала его выпалывать. По мне, так он только портил всю красоту.
Однако Гриша мою просьбу воспринял в штыки. Он трясся, кусая до крови свой мизинец, и яростно мотал головой, притоптывая на одном месте. Мои нервы, изрядно потрёпанные событиями прошлых дней, резко взбунтовались. Меня разозлил его непонятный протест, прибавленный до кучи к необъяснимой чертовщине, которая творилась вокруг. Это был мой цветник! И всё в нём должно было быть как я того захочу.
Плохо соображая, что творю, я подобрала выпавшие из Гришиных рук садовые ножницы, и собственноручно стала кромсать ненавистное мне растение. Кожа горела от новых заноз, прибавившимся к старым порезам и царапинам.
– Плохо, не надо так! Легко пройти! – Громко бормотал Гриша, периодически переходя на завывания. – Она пройдёт. Теперь можно.
– Да кто пройдёт то?! – раздражение затопило мой разум, я резко повернулась к несчастному, нетерпеливо сверкая глазами. – Кто "она" такая? Ты можешь мне нормально ответить?
– Она! – Гришенька бешено вращал бледно голубыми, почти бесцветными глазами и в испуге озирался по сторонам. – Она. З-з-заберет. Души.
– Зачем кому-то наши души? – скептически спросила я, удовлетворённо оглядывая результаты своих трудов. Высокие, стебли больше не росли тонкой полосой вдоль забора, а, увядая, стелились по земле, как им и было положено.
– Еда. Еда… – будто не слыша меня, заладил Гришенька. – Голод.
– Пошли, там блины должны были остаться с завтрака, – я потянула дрожащего парня за рукав потрёпанной, ядовито-фиолетовой куртки, с синими полосками. Он категорически отказывался с ней расставаться. Сколько бы новых вещей мы ему ни давали, он вцепился в неё как клещ, не снимая ни зимой, ни летом. Гришенька спотыкаясь, шёл за мной, но когда я подвела его к небольшому столику, под сенью раскидистой липы, он снова замотал головой.