О чем рассказали «говорящие» обезьяны: Способны ли высшие животные оперировать символами?
Шрифт:
Легко убедиться, что такая последовательность событий присутствовала и в исследованиях языков-посредников: отдельные факты, отмеченные у амслен-говорящих обезьян, со временем становились объектом экспериментов в других проектах и постепенно получали подтверждение. Правда, приходится с сожалением отметить, что в поздних публикациях участники разных проектов мало цитируют данные друг друга.
Теперь позволим себе привести несколько эпизодов, которые пока могут рассматриваться только как «анекдоты» и «случаи». Рассмотренные в одном ряду с такими же или более достоверными, а также проверенными экспериментально, они дают возможность более полно представить себе, о чем могут «беседовать» «говорящие» обезьяны, насколько их высказывания могут выходить за рамки ранее рассмотренных ситуаций и могут ли они содержать информацию, известную только адресанту.
Описывая приводимый ниже эпизод, С. Сэвидж-Рамбо отмечает, что суть различий между психикой человека и животных часто видят в том, что человек может размышлять о своих действиях, в то время как животные, не владеющие символическим языком, не могут. Такая точка зрения основана на допущении, что единственно возможное средство размышления — это язык. Обученные
Приведем выдержку из книги С. Сэвидж-Рамбо:
Однажды, проезжая лесом на автомобиле с сестрой Канзи, Панбэнишей, я обратила внимание, что она очень спокойна и задумчива. Мне хотелось спросить, о чем она думает, — обычно я не задаю такого вопроса, поскольку у меня не было способов проверить ответ или даже определить, понимает ли обезьяна вопрос. Если раньше я все-таки его задавала, он бывал проигнорирован. Однако на этот раз Панбэниша казалась всецело погруженной в свои мысли, и я решилась. Несколько секунд она как будто раздумывала, а потом ответила: «КАНЗИ». Я была очень удивлена, так как она почти никогда не употребляла этого имени. Я спросила: «О, ты думаешь о Канзи, да?» — и она подтвердила правильность моего предположения характерными для шимпанзе звуками согласия: «Ухух, ухух, ухух» (Savage-Rumbaugh, Lewin 1994/2003, с. 258).
И наконец, еще одна цитата из той же книги С. Сэвидж-Рамбо, другой экстраординарный эпизод, который также касается способности шимпанзе передавать только им известную информацию. Правда, в этом случае к йеркишу они практически не прибегали.
К счастью для тех из нас, кто работает с обезьянами, они во многом воспринимают мир так же, как и мы. Их зрение, слух, обоняние и все остальное во многом похожи на наши. Соответственно, то, что интересует меня, интересует и их. Например, гуляя по лесу с собаками и шимпанзе, я один раз увидела оленя на расстоянии 100 м, в этой части леса были открытые участки. Когда Панбэниша заметила, что я внимательно гляжу в ту сторону, она проследила за направлением моего взгляда и тотчас же увидела оленя. Как только это произошло, она сразу встретилась со мной глазами, чтобы определить мою реакцию. Собаки, однако, не смотрели туда и поэтому его не видели. Поскольку мы с Панбэнишей легко и быстро обменивались взглядами, а также потому, что наши зрительные системы устроены одинаково, мы обе узнали об олене, и это знание было общим у нас с ней, но не с собаками.
И наоборот, бывают также моменты, когда собаки чувствуют то, что проходит мимо меня и Панбэниши. Однажды мы шли в сумерках по лесу, когда вдруг обе собаки яростно зарычали и бросились куда-то в сторону. Собаки не взглянули на нас, но переглянулись друг с другом. Ни Панбэниша, ни я не видели и не слышали ничего тревожного. Пристально вглядываясь туда, куда убежали собаки, мы обе едва различили на ветке дерева неясный силуэт какой-то большой кошки. Я не знаю, как собаки обнаружили ее присутствие, но знаю, что Панбэниша увидела ее в тот же момент, что и я. Мы переглянулись: шерсть у Панбэниши поднялась на три дюйма, у меня тоже от страха зашевелились волосы на голове. Нам не потребовалось ни единого слова, чтобы понять, что увидела другая, и разделить чувство опасности. Для нас обеих было очевидно, что следует немедленно вернуться к лаборатории. Слова были не нужны.
Увидев нас, Канзи, Тамули, Матата и Панзи, казалось, сразу поняли, что нас что-то напугало. Они догадались также, что это случилось где-то в лесу, откуда мы только что пришли, — обезьяны стали напряженно всматриваться в темноту и издавать мягкие звуки «уху-ух», говорящие о чем-то необычном. Панбэниша тоже начала издавать какие-то звуки, как будто рассказывала им о большой кошке, которую мы видели в лесу. Все остальные слушали и отвечали громкими криками. Неужели она говорит им что-то, чего я не могу понять? Я не знаю. Я потом словами пересказала все это Канзи и Панзи, и, кажется, они смогли понять что-то из моих слов. Оба они слушали меня с большой сосредоточенностью, с огромными округлившимися глазами. В отдельных местах моего рассказа Панбэниша вставляла характерные для бонобо звуки «уааа», словно расставляя собственные акценты. Неужели они поняли, о чем я рассказываю и где это с нами приключилось? Уверенности у меня, конечно, нет, но и Канзи и Панзи, когда им в следующий раз разрешили погулять, обнаружили колебания и страх именно в этом участке леса. Поскольку никогда прежде их не пугали, похоже, все-таки, что они смогли что-то понять из происшедшего (SAVAGE-RUMBAUGH, Lewin 1994/2003, с. 261).
Можно было бы оставить этот эпизод без комментариев, предоставив читателям право обвинить нас в цитировании сомнительных данных. Но мы предпочитаем привести еще одно, весьма гипотетическое, свидетельство о свойстве перемещаемости, на этот раз относящееся к естественной коммуникативной системе шимпанзе. Это эпизод (тоже уникальный и не поддающийся проверке), который можно истолковать как факт передачи невербальным путем информации, известной только адресанту. Его приводит в своей книге «Развитие интеллектуальной основы деятельности приматов» (2001) Светлана Леонидовна Новоселова:
В 60-е годы ХХ в. шимпанзе Лада, о поведении которой мы уже неоднократно писали, была переведена из Колтушей в Москву, в возглавляемую С. Н. Брайнесом лабораторию при Институте психиатрии АМН СССР. Однажды возникла необходимость вывести
Ладу на свежий воздух, но она категорически отказывалась заходить в перегонный коридор, так что решено было сделать это принудительно. На Светлану Леонидовну надели всю, какая оказалась под рукой, защитную одежду, фехтовальный шлем и краги, и ей удалось схватить и понести Ладу в парк. Та выла и яростно сопротивлялась. Светлана Леонидовна молчала, чтобы Лада не могла узнать ее по голосу, — отношения были бы испорчены. На следующий день они встретились в обычное время, и тут произошло то, чего автор никак не ожидала. «Обезьяна, драматически воздев руки, привстала в своем гнезде на широкой полке, спустилась и, бегая по клетке, воспроизвела интонационно очень верно в своем крике, который продолжался не менее 30 мин, эмоциональную динамику переживаний предшествующего дня. У меня и у всех
Как нам кажется, сбор и осмысление подобных фактов, полученных от таких же квалифицированных и объективных наблюдателей, поможет в конце концов выяснить точнее, в какой мере антропоидам доступно свойство перемещаемости.
Культурная преемственность при освоении языков-посредников
Одна из отличительных особенностей языка человека, которая входит и в критерии Ч. Хоккета и в любые его определения, это культурная преемственность — способность передавать информацию о смысле сигналов от поколения к поколению посредством обучения и подражания, а не за счет генетической преемственности — срабатывания наследственных механизмов. Вопрос, присутствует ли это свойство в усвоенной шимпанзе системе коммуникации, с самого начала исследований активно обсуждался. Отдельные наблюдения показывали, что живущие в группе шимпанзе и гориллы, например уже взрослые Коко и Майкл, перенимают часть знаков друг от друга. По данным Д. М. Рамбо и М. Д. Бирана (РАМБО, БИРАН 2000) Лана, после окончания экспериментов не прервавшая тесного общения с Шерманом, Остином и другими обезьянами, значительно расширила свой лексикон, наблюдая за ними, и продолжала при случае охотно пользоваться клавиатурой.
Однако надежный ответ на этот вопрос можно было получить, наблюдая за тем, будут ли осваивать амслен детеныши «говорящих» обезьян. Для Р. Футса такая возможность открывалась в 1979 году, когда Уошо наконец родила своего первого (и единственного) сына, которого назвали Секвойя — в честь вождя индейцев, создавшего письменность племени чероки. Однако в двухмесячном возрасте он погиб от пневмонии, и пришлось спешно разыскивать новорожденного шимпанзе, которого хозяева согласились бы отдать Уошо на воспитание. Такой шимпанзенок по имени Лулис нашелся в Атланте, в Центре приматологических исследований Р. Йеркса. Лулис прибыл в Оклахому 24 марта 1979 г., в возрасте 10 месяцев, и Уошо, несмотря на то что сразу определила, что это не ее ребенок, приняла его почти без колебаний. А вот Лулис сначала побаивался своей новой матери.
Главной задачей этого этапа работы было выяснить, станет ли детеныш сам учиться амслену у матери и окружающих и будет ли Уошо самостоятельно и направленно учить его. К этому времени благодаря работе А. и Б. Гарднеров (GARDNER & GARDNER 1985, 1989), обучавших амслену группу из четырех молодых шимпанзе, уже было известно, что многим знакам они научились, просто наблюдая реакцию старших на интересные предметы и события. Став взрослыми, Мойя, Пили, Тату и Дар, как и Уошо, объяснялись знаками и с друзьями, и с незнакомыми людьми.
Поведение Лулиса вполне соответствовало этим наблюдениям. Никто из персонала не показывал ему знаков, и в его присутствии люди старались не использовать жестов за исключением разве что семи самых необходимых для поддержания порядка. Своему первому знаку (имя одного из сотрудников) Лулис научился на восьмой день жизни с Уошо. Вскоре, наблюдая за ней, он усвоил еще три знака: «ЩЕКОТАТЬ», «ПИТЬ», «ОБНИМАТЬ» (FOUTS ET AL. 1982, 1989; FOUTS, Mills 1997/2002). К концу 1981 г. от Уошо и других обезьян он перенял 32 знака, и в 90 % случаев это происходило спонтанно, без подсказок матери. Через день после того как Лулис усвоил жесты «СКОРЕЕ» и «ДАТЬ», Футс, давая ему пить, внезапно, без предупреждения, отнял чашку от его рта. Лулис посмотрел на Футса и прожестикулировал: «СКОРЕЕ ДАТЬ» — и это была его первая комбинация двух знаков. После восьми недель, проведенных с Уошо, годовалый Лулис неизменно применял жесты при общении и с людьми, и с обезьянами. В первые 18 месяцев после усыновления он спонтанно овладел более чем двадцатью знаками. В последний год работы (1985) Лулис уверенно использовал 55 знаков. Он употреблял их в одном из каждых восьми контактов с другими шимпанзе. Но когда он бывал с Даром, своим лучшим другом, он жестикулировал чаще (в одном случае из пяти). В среднем Лулис теперь «разговаривал» с Даром в три раза больше, чем с Уошо. Как и дети шестилетнего возраста, Лулис пользовался языком, чтобы укрепить свои дружеские отношения. Он был первым животным, которое выучилось языку-посреднику от других животных!
Интересно отметить, что люди практически не разговаривали с Лулисом на амслене до 24 июня 1984 г., т. е. первые пять лет его жизни, а когда заговорили, он не отвечал им, по-прежнему реагируя только на акустическую речь. Потребовалось 4 месяца, чтобы Лулис начал общаться с людьми на амслене (Fouts R. 1994; Fouts D. 1994; Fouts et al. 1982, 1984, 1989).
Итак, Уошо, как правило, не приходилось прибегать к активному обучению Лулиса, потому что он, как и дети, усваивал язык в силу внутренней потребности к социальному взаимодействию. Но время от времени Уошо все же превращалась в наставницу своего сына. Однажды Футсу удалось наблюдать, как она поставила перед ним стул и пять раз повторила знак «СЯДЬ НА СТУЛ». В другой раз она на глазах у Лулиса несколько раз подряд повторила знак «ПИЩА», когда один из добровольных помощников поставил перед ней миску с овсянкой. Затем она нужным образом сложила пальцы на руке Лулиса и приложила к его губам несколько раз — в точности так, как в свое время это проделывал с нею Футс или как это делают родители с глухими детьми. Материнский урок оказался эффективным, и Лулис очень быстро усвоил этот знак. Характерно, что Уошо приобщала Лулиса не только к языку жестов. Она, например, научила его играть в прятки именно так, как в свое время ее научил Р. Футс, а Лулис сам придумал игру в догонялки. Все это очень напоминает распространение культурных навыков у диких шимпанзе — когда, например, мать споро и доходчиво показывает дочери, как раскалывать камнем орехи (BOESCH 1991). Преднамеренное обучение детенышей матерями с исправлением ошибок — одна из тех сфер поведения, которые считались сугубо человеческими. Наличие такой способности у горилл и шимпанзе составляет одну из важнейших особенностей поведения антропоидов, отличающую их от остальных животных, даже от других приматов. Она основана, по-видимому, как на развитой способности осознавать собственные действия, так и на умении поставить себя на место сородича — «другого» (PREMACK & PREMACK 2003; TOMA-sello, Call 1997).