О чем знаешь сердцем
Шрифт:
Я знаю, что за фотографиями, на которых он улыбался, и за постами Шелби о том, с какой позитивной стойкостью переносит свою болезнь ее брат, стояли боль, страдания и чувство вины. Слабость и госпитализации. Потеря веса, отеки, процедура за процедурой. Аппараты, трубки и бесчисленные лекарства. Воспаряющие надежды и невыносимые разочарования. Сборы денег его семьей и дежурства у его кровати. Большие страхи и маленькие победы.
За стеклом больничного бокса и за порогом его дома бурлила жизнь. Его друзья и родные дышали воздухом океана, впитывали кожей воду и солнечный свет. У него же
Мысль о том, чтобы сделать все еще хуже, невыносима. Только не сейчас, когда я узнала, сколь сильную боль он испытывает до сих пор. Я отворачиваюсь к окну, чтобы рвущийся в него ветер стал оправданием для обжигающих мои глаза слез.
– Все нормально, – повторяет Колтон. – Теперь я здоровый. Сильный. – Он улыбается, стараясь говорить небрежно, и приставляет к груди кулак. – Все равно рано или поздно оно бы открылось. – Пожимает плечами. – Просто мне, наверное, нравилось, что ты познакомилась со мной, не зная всей этой истории.
– Почему? – Мой голос не слышнее шепота.
Склонив голову набок, он обдумывает мой вопрос, потом открывает рот, но так ничего и не произносит. Я смотрю прямо перед собой, пытаясь дать ему время найти ответ, пока мы делаем очередной крутой поворот. Дорога, обнимая гору, вьется высоко над океаном, и я рада, что с пассажирского места не видно обрыв.
Я вижу лишь небо и океан. Бескрайний, сверкающий в лучах солнца, и мне хочется, чтобы мы оказались там на каяке и дрейфовали по аквамариновой, залитой солнцем глади воды в безопасном пространстве между океаном и небом, где имеет значение только настоящий момент.
Колтон пожимает плечами.
– Потому что с тобой я не думаю о прошлом и… – Он останавливается. Улыбается, но незнакомой, ранимой улыбкой, и ту же ранимость я замечаю в его глазах. – То был довольно темный период моей жизни, и после всего этого ты была…
Он вновь оглядывается на меня. Его глаза серьезны.
– Ты была словно свет.
И в этот момент я срываюсь. Наплывают слезы, и я беру Колтона за руку, пытаясь сдержать их, пока вспоминаю себя, впервые заметившую его в кафе, его, стоящего с подсолнухом у меня на пороге, нас внутри полой скалы в струящихся сверху лучах. Нас на воде – два силуэта между светящимся океаном и небом, где взрывался салют.
Я не могу рисковать всем этим. Я не могу его потерять.
Глядя на меня, он ждет, когда я отвечу. Когда скажу, что чувствую то же самое. Дорога перед нами резко уходит на поворот, вынуждая Колтона сбавить скорость и притягивая его взгляд вперед. Притягивая меня к нему, и на сей раз я не сопротивляюсь.
Прислонившись к нему, я вижу краешек пропасти, океан и камни далеко-далеко внизу, о которые разбиваются волны, и на долю секунды мне кажется, что я стою на самом краю, решая, прыгать вниз или нет. А потом понимаю, что это уже случилось. Я прыгнула так быстро, так далеко, что не заметила, как это произошло, и возврата назад нет, и держаться мне не за что – кроме него.
Глава 28
В
Мартин Лютер Кинг
После нескольких извилистых миль с обрывом с одной стороны и зеленым склоном, усеянным оврагами и маленькими водопадами, с другой, шоссе уходит от побережья. Мы проезжаем мимо указателя «Площадка для кемпинга», но Колтон сворачивает налево – к парковке на прибрежной стороне шоссе. В киоске, чтобы оплатить стоянку, никого нет, и, поскольку парковка пуста, можно выбрать любое место. Колтон останавливает автобус рядом с оградой под развесистым кипарисом, раскинувшим свои зеленые ветви широко и плоско, будто огромный бонсай.
В тишине Колтон оглядывается.
– Не верится, что ты здесь со мной. – Наклонившись через сиденье, он целует меня, и я чувствую на его губах улыбку. – Это мое любимое место. Самое-пресамое. Идем.
Мы выходим и, оставшись стоять у открытых дверц, потягиваемся в лучах полуденного солнца. Воздух здесь другой: холодный, более слоистый. Запах соли смешивается с запахами деревьев и цветов, которыми сплошь покрыты холмы. С того места, где мы стоим, океана не видно и не слышно, но я чувствую его – точно так же, как чувствую, как расслабляется с каждым глотком воздуха Колтон.
– Пошли посмотрим на воду, – говорит он.
Не успеваю я ответить, как он подхватывает меня за руку и уводит к короткой деревянной лестничке через ограду, которая ведет к тропинке, вьющейся сквозь высокую зеленую траву и исчезающей на краю обрыва. Мы взбираемся вверх, спускаемся и идем, держась за руки, по тропинке. Мы не разговариваем, но нам и не нужно. Сладость воздуха, соприкосновение наших рук, отдаленный шум океана – все вместе оно идеально. Именно так, как нам нужно. И мы именно там, где должны быть.
Когда тропинка приводит нас к отвесной лестнице вниз, перед нами разворачивается вид на океан, и мои ноги сами собой останавливаются.
– Вау, – выдыхаю я. – Какая красота.
– Я знал, что тебе понравится, – говорит Колтон с усмешкой, обводя взглядом широкую бухту, заполненную бирюзовой водой. В южном ее конце изящной белой дугой срывается с утеса водопад и, струясь по песку, встречается с океаном. Колтон дышит медленно и глубоко, словно впитывая окружающий нас пейзаж и сравнивая каждую его деталь с картинкой, сохранившейся у него в памяти.
– Давно ты здесь не был? – спрашиваю я.
Он не отводит глаз от воды.
– Давно. Лет десять, наверное. В последний раз мы приезжали сюда с отцом. Вдвоем, только он и я. Разбили палатку прямо на пляже. – Он улыбается. – Взяли с собой каяк и доски и весь день не вылезали из воды, а вечером жарили на костре хот-доги и маршмеллоу и смотрели, как над океаном падают звезды.
– Здорово.
– Да. Идеальный день. По крайней мере, таким я его запомнил. Часто вспоминал его, пока болел. – Он мельком оглядывается на меня. – Тогда я считал его лучшим днем своей жизни.