О душе
Шрифт:
Если голос есть некоторого рода созвучие, а голос и слух в каком-то смысле составляют как бы что-то одно, а в каком-то но одно и то же, созвучие же есть соотношение, то и слух необходимо есть некоторое соотношение. Поэтому-то всякая чрезмерность расстраивает слух — чрезмерность и высоких и низких звуков; точно так же чрезмерность во вкусовых свойствах расстраивает вкус, и слишком яркое или слишком темное в цветах действует на зрение разрушительно, и в обонянии — сильный запах, будь он сладким или горьким, — все это потому, что всякое ощущение есть определенное соотношение.
Поэтому ощущаемое и приятно, когда, например, острое, сладкое или соленое входят в соотношение чистыми и несмешанными; именно в этом случае они приятны. Вообще же более приятно смешение — созвучие, нежели высокий или низкий звук, или, в осязаемом, [теплое], нежели то, что может быть нагрето или охлаждено: ведь ощущение
Итак, каждое чувство обращено на воспринимаемый предмет, находясь в своем органе как таковом, и распознает различия в воспринимаемом им предмете, например: зрение — белое и черное, вкус — сладкое и горькое. Так же обстоит дело и с другими чувствами. А так как мы отличаем и белое от сладкого и каждое ощущаемое свойство от каждого другого, то спрашивается: посредством чего мы воспринимаем, что они различны? По необходимости, конечно, посредством чувства: ведь все это есть воспринимаемое чувствами. Не ясно ли, что плоть не есть последнее чувствилище: ведь иначе было бы необходимо, чтобы различающее различало, непосредственно соприкасаясь с ней. Действительно, невозможно различить посредством обособленных друг от друга чувств, что сладкое есть нечто отличное от белого, но и то и другое должно быть ясным чему-то единому. Ведь иначе различие обнаружилось бы благодаря тому, что я воспринял одно, а ты — другое. Что-то единое должно определить, что это разное, а именно что сладкое отличается от белого. Следовательно, одно и то же определяет это различие. И как оно определяет это, так оно и мыслит и ощущает.
Итак, ясно, что не могут обособленные друг от друга чувства различать обособленное одно от другого. Отсюда также явствует, что это невозможно в разные промежутки времени. Ведь точно так же, как одно и то же определяет, что благо и зло различны, так и тогда, когда оно определяет, что первое не есть второе, оно и определяет, что второе не есть первое; и это "когда" употребляется здесь не как привходящее, т. е. не так, как, например, в высказывании: "Я теперь говорю, что это разное", не утверждая, однако, что оно теперь разное; в приведенном же случае имеется в виду и то, что я теперь это говорю, и то, что оно теперь разное, стало быть, и то и другое вместе. Так что различает нечто неразделимое и в неразделимое время.
Но невозможно, чтобы одно и то же как неделимое и в неделимое время совершало вместе противоположные движения: ведь если сладкое приводит чувство или мысль в такое-то движение, то горькое — в противоположное, а белое — еще по-иному. Не обстоит ли дело так, что различающее в одно и то же время неделимо и неразделимо по числу, а по бытию — разделенно? Ведь с одной стороны, оно воспринимает различные предметы как в некотором смысле делимое, а с другой — как неделимое, ибо по бытию оно делимо, по месту же и по числу неделимо. Или это не так? Ведь в возможности одно и то же и неделимое [может заключать в себе] противоположности, по бытию же не может, а в действительности оно делимо и не может быть вместе белым и черным. Так что если чувство и мысль таковы, то они не могут в одно и то же время принимать формы этих противоположных свойств. Впрочем, здесь дело обстоит так, как с тем, что некоторые называют точкой: как одна [она неделима], как две — делима [95] . Действительно, [рассматриваемое] как неделимое, различающее едино и [различает] одновременно; поскольку же оно бывает делимым, оно одновременно дважды обращено на одну и ту же точку (semeion). Поскольку же оно рассматривает границу как два, оно различает два свойства, и они раздельны, как бы посредством раздельной способности. Поскольку же оно едино, оно различает чем-то единым и одновременно.
95
Точку, служащую границей между двумя частями линии, можно рассматривать одновременно и как начало одной части, и как конец другой.
Вот каким образом определено то начало, посредством которого, как мы утверждаем, живое существо способно ощущать.
Глава третья
Отождествление древними мышления и ощущения. Невозможность объяснения ошибочных знаний с точки зрения теории о том, что подобное познается подобным. Различия между ощущением и мышлением. Воображение и его отличие от ощущения и мнения. Положительное определение воображения. Объяснение названия воображения. Причины того, почему люди иногда действуют не сообразно с разумом, а сообразно со своими представлениями.
Так
Мудрость у них возрастает, лишь вещи пред ними предстанут [97] ,
96
Демокрит, Эмпедокл, Парменид, Анаксагор и Гомер (ср. "Метафизика" 1009b 17–31).
97
По-видимому, стих из недошедшей до нас части поэмы "О природе".
и в другом месте:
И здесь возникает
Мысль для познания мира у них [98] .
Такой же смысл имеют и слова Гомера:
Таков же и ум [99] .
Ведь все они полагают, что мышление телесно так же, как ощущение, и что и ощущают и разумеют подобное подобным, как мы это выяснили в начале сочинения. Между тем им следовало бы в то же время высказаться о том, что такое заблуждение: ведь оно еще более свойственно живым существам, и душа немало времени проводит в ошибках. Поэтому необходимо признать либо, как некоторые утверждают, что все, что является чувствам, истинно, либо что заблуждение происходит от соприкосновения с неподобным, а это [утверждение] противоположно положению о том, что подобное познается подобным. Однако, по-видимому, заблуждение относительно противоположного и познание его одинаковы.
98
Эмпедокл. О природе, фр. 106.
99
"Одиссея" XVIII, 136.
Итак, ясно, что ощущение и разумение не одно и то же. Ведь первое свойственно всем животным, второе — немногим. Не тождественно ощущению и мышление, которое может быть и правильным и неправильным: правильное — это разумение, познание и истинное мнение, неправильное — противоположное им; но и это мышление не тождественно ощущению: ведь ощущение того, что воспринимается лишь одним отдельным чувством, всегда истинно и имеется у всех животных, а размышлять можно и ошибочно, и размышление не свойственно ни одному существу, не одаренному разумом.
Воображение же есть нечто отличное и от ощущения [100] , и от размышления; оно но возникает без ощущения, а без воображения невозможно никакое составление суждений; а что воображение не есть ни мышление, ни составление суждений — это ясно. Ведь оно есть состояние, которое находится в нашей власти (ибо можно наглядно представить себе нечто, подобно тому как это делают пользующиеся особыми способами запоминания и умеющие создавать образы), составление же мнений зависит не от нас самих, ибо мнение необходимо бывает или ложным, или истинным. Далее, когда нам нечто мнится внушающим ужас или страх, мы тотчас же испытываем ужас или страх, и соответственно когда что-то нас успокаивает. А при воображении у нас такое же состояние, как при рассматривании картины, на которой изображено нечто страшное или успокаивающее.
100
Воображение отождествлял с ощущением Демокрит.
Имеются также различия в самом составлении суждений: познание, мнение, разумение и противоположное им; об этих различиях будем говорить особо.
А так как мышление есть нечто отличное от ощущения и оно кажется, с одной стороны, деятельностью представления, с другой — составлением суждений, то после рассмотрения воображения надо будет сказать и о мышлении. Итак, если воображение есть то, благодаря чему у нас возникает, как говорится, образ, притом образ не в переносном смысле, то оно есть одна из тех способностей или свойств, благодаря которым мы различаем, находим истину или заблуждаемся. А таковы ощущение, мнение, познание, ум.