О, этот вьюноша летучий!
Шрифт:
– Пропустили, мерзавцы!
– Ушел! – восторженно прошептал Юра.
Лидия, сжав руки на груди, стояла в толпе. Вокруг слышались возбужденные голоса:
– Это Пирамида!.. Он опасный революционер!.. Он боевик!.. Убил восемь «гороховых», трижды ранен, мчится на аэродром!.. Молодчага!
Мокрые листья летели вдоль аллей Елагина острова. Лидия и Юра медленно шли по кленовым следам осени.
– Лидия Дмитриевна, я вызвал вас для очень серьезного разговора, – волнуясь, проговорил Юра.
Девушка ласково притронулась к его рукаву.
– Юрочка,
Юра мучительно покраснел.
– Вы меня неправильно поняли.
– Ах, так?! – с некоторым разочарованием протянула она.
Мимо них независимой тяжелой трусцой пробежал черный дог.
На горизонте в волнах Финского залива качались паруса яхт.
– Лидия, мы должны вновь построить аэроплан Казаринова и перелететь без посадки в Москву! – горячо заговорил юноша и вытащил из-за пазухи кипу чертежей на кальке. – Я все рассчитал. Вот смотрите, нам нужен новый мотор мощностью не меньше ста сорока сил! Это будет сильная двухместная машина!
– Почему двухместная, Юрочка?
– Мы полетим вдвоем! Вы и я! – выпалил Юра и осекся. – Если, конечно…
– Юрочка, для новой машины нужно не меньше пяти тысяч рублей, – улыбнулась Лидия.
Юра потупился.
– Может быть… вы помните… весной… на празднике… Иван Пирамида набрал призов на пять тысяч…
– Пирамида, конечно, бы дал, – вздохнула девушка, – но он, наверное, за границей.
– Пока что нет, – быстро сказал Юра, спрятался за дерево и тут же вышел из-за него уже Иваном Пирамидой.
– Ах, Лидия, я погряз в демимонде… – с глухим трагизмом проговорил он.
Движение руки – и вновь перед нами простодушный вьюнош Юра Четверкин.
Ничего не оставалось девушке, как только весело расхохотаться. Печальна участь людей, не имеющих чувства юмора. Лидия была не из их числа.
За зеркальным стеклом респектабельного банка сидел знаменитый авиатор Валериан Брутень. Перед ним в почтительной позе стоял старший служащий. Служащие помельче выглядывали из-за своих конторок и перешептывались: не каждый день приходилось так близко видеть кумира толпы.
– У вас депонированы призовые деньги моего друга Ивана Витальевича Пирамиды, – надменно говорил Брутень.
Старший служащий незаметно щелкнул пальцами, и тут же за его спиной появился младший служащий с соответствующими бумагами.
– Пирамида по некоторым причинам не может явиться за деньгами сам, – продолжал Брутень.
Старший служащий тут же глазами, бровями, носом выразил полнейшее понимание, некое отдаленное сочувствие и немедленную готовность соответствовать. Новый щелчок пальцами, и тут же рядом закрутился арифмометр.
– Вот его записка в банк, – проговорил Брутень, – однако без нотариальных печатей.
– Лучшая печать для нас – ваша рука, господин Брутень, – просиял старший служащий. – Извольте, пять тысяч сто четыре рубля ноль восемь копеек для господина Пирамиды с комплиментом от банка «Олимпия».
– У вас прямо как в Америке, – сказал Брутень, вставая.
– Лучше, Валерьян Кузьмич, – говорил старший, провожая его. – Быстрее, точнее, надежней.
Брутень
В темноте на заднем сиденье ждали Иван Пирамида и Лидия Задорова.
Брутень передал Пирамиде конверт.
– Вот тебе деньги, Иван, и уезжай за границу немедленно…
Он сердито отвернулся и закурил длинную сигару.
– Я не сторонник абсолютизма, но и не радикал, господа. Я спортсмен, господа, и считаю…
Он обернулся к заднему сиденью, и… сигара выпала из его рта прямо в ладонь Тихоныча.
Он увидел сияющие счастливые глаза Лидии, увидел, как ее рука снимает усы с Ивана Пирамиды, как ее губы тихо целуют розовую юношескую щеку неизвестного молодого господина.
– А все-таки мне немного печально расставаться с Иваном Пирамидой, – сказала она.
– Но ведь это все осталось… – смущенно пробормотал Юра. – Джек Лондон… деньги… любовь… страсть…
Интермеццо
Автомобиль сделал круг вокруг помпезного императорского монумента, и площадь под закатным небом опустела. Ощущение огромной пустоты лишь усиливалось контурами куполов, крестов и двуглавых орлов и стрекотом авиационного мотора где-то в вышине. Снижаясь вместе с невидимым аэропланом, можно было заметить в разных местах застывших, словно восковые фигуры, героев нашей повести и поднятые к небу лица, но площадь была так огромна, что их маленькие фигурки лишь подчеркивали ее пустынность.
Затем возникла тревожная музыка, тема юности и любви и вместе с ней на площадь выбежали, держась за руки, Юра и Лида, он в своей потрепанной уже кожанке, она в пальто из грубого сукна, похожем на шинель. Они бежали мимо наших застывших героев, как бы не замечая их, и смотрели в небо.
– Юра, мы летим?
– Разве ты не видишь? Мы летим вдвоем!
Пустынный закат разгорелся на полнеба, и в нем зазвучал голос Поэта:
Грозись, грозись над головою,Звезды ужасной красота!Смолкай сердито за спиноюОднообразный треск винта!Но гибель не страшна герою,Пока безумствует мечта!Закат погас, и на площади зажглись фонари.
– Что же с нами будет теперь? Никто не знает? – спросил в тишине Юра.
Навстречу им по гулким торцам, заложив руки в карманы и улыбаясь, шел Иван Задоров.
– Спокойствие, – сказал он. – Впереди вся жизнь.
Моноплан для двоих
На летном поле завода «Дедал» стоял новый аппарат весьма внушительного, надежного, почти современного вида. Лишь очень внимательный взгляд узнал бы в нем прежний «Киев-град», отремонтированный и усовершенствованный. В кабине его возился с отверткой Юра Четверкин, а его верный друг Яша подкрашивал надпись на борту