О геополитике: работы разных лет

Хаусхофер Карл

Во времена Второй империи мы слишком лояльно противостояли британской колониальной политике, исходя из жестких и здравых геополитических возможностей союза с отдаленным зарубежьем и полагая, что они приведут к благополучному [с.376] концу. Они обусловливали необходимость двойного нажима. Вторая империя отказалась от этого. Здесь таилась огромная опасность.

Сегодня мы знаем: можно построить очень смелые конструкции из стали, если их фундамент устойчив и надежен, если важнейшие несущие опоры тоже из настоящей прочной стали, эластичной и упругой, но все же пружинящей на концах, а сама структура конструкции настолько устойчива, что ни один камень, ни один шарнир не тронется с места. Такая конструкция, естественно, обладает в условиях мировой бури совсем иной прочностью — если к тому же под нее будет подведен солидный фундамент, подобный новым мостам, сооружаемым нашим дорожным ведомством, представляя собой надежный блок, охватывающий пространство от Балтийского и Черного морей до Тихого океана.

Мы весьма трезво расцениваем шансы Германии в такой континентальной политике. Один из шансов был упущен во время контактов Ито с Бисмарком. Схожую попытку предпринял

в отношении Тирпица начальник Генерального штаба Цусимского флота адмирал Като. В том же направлении шли и мои скромные попытки. Предпосылкой для всех нас, занятых этим важным делом на благо всего Старого Света, было германо-японское взаимопонимание.

Японский государственный деятель Гото говорил мне: “Вспомните о русской тройке. В ней над санями вы видите большую дуговую упряжь с бубенцами, а в центре идет крепкий, норовистый и вспыльчивый конь, выкладывающийся больше всех, но справа и слева бегут две лошади, которые сдерживают коня посредине, и такая тройка в состоянии ехать”. Заглянув в атлас Старого Света, мы отмечаем, что такую тройку образуют три окраинных моря. Одно из них, политически очень близкое к нам именно сейчас, — Балтийское море, его морское пространство; второе, гораздо более выгодное его сопредельным владельцам, чем нам Балтийское море, — Японское море; и третье, которым завладела Италия, — замкнутая с юга Адриатика с ее влиянием на восточное Средиземноморье. Все эти окраинные моря расположены перед важнейшими для России выходами в открытое море. Что же касается ее выхода на Крайнем Севере, то его использование зависит от капризов теплого атлантического течения Гольфстрим.

Обладающие надежным инстинктом японцы последовательно удерживали в тактике охвата моря регион пункта, пригодного для выхода русских, — Владивосток, оказывая едва заметное дружественное воздействие вокруг, т.е. поступали совсем иначе, чем германцы в Балтийском море — их расовой колыбели, их родовом пространстве.

Еще в 1935 г. мы предприняли в Швеции нечеловеческие усилия, пытаясь переубедить самоуверенные, убежденные в своей правоте социал-демократические правительства в Стокгольме и Осло, что их жизнь под эгидой Лиги Наций не столь уж безопасна, как это кажется, и что им самим следует кое-что сделать для защиты своего обширного пространства и в этом они [с.377] встретят полное понимание с нашей стороны. Однако наши усилия были напрасны. Предложенные пакты о ненападении не были приняты, и в таком смысле пространство Балтийского моря виделось немцам куда менее благоприятным, чем Японское море — японцам. Виновата в этом отчасти преимущественно социал-демократическая идеология северных правительств, которой недостает инстинкта безопасности в отношении жестких геополитических фактов. Разумеется, лишь немногие в Швеции полностью понимали грядущие угрозы и возможности. И когда немецкие политики осознали, что не найдут в этом направлении у авторитетных шведских и норвежских правительственных кругов взаимности, дабы смягчить или задержать ряд неприятных явлений, они по необходимости избрали курс большой континентальной политики, невзирая на то что были пущены по ветру все предпринимавшиеся дружественные попытки: ведь ради одиночного аутсайдера мы не могли угрожать “тройке”, способной вытащить Старый Свет из “петли анаконды”.

Впрочем, поиски японско-русского согласия как предпосылки такой грандиозной континентальной политики тоже не новы. Они начались, собственно говоря, уже в 1901-1902 гг. После русско-японской войны, когда я в 1909 и 1910 гг. был в Японии, попытки вновь оживились в контактах с Ито как носителем таких идей. В то время Соединенные Штаты сделали необычное заявление: чтобы устранить главные трудности в отношениях между Китаем, Японией и Россией, они предложили выкупить все железные дороги Маньчжурии и передать их во владение американскому капиталу, сближая таким способом русских и японцев. В колеблющемся общественном мнении Японии это понимают так: железной рукой в бархатных перчатках легче надеть узду на жеребца. Особые стремления затем проявила Италия. Для этой роли здесь пригодился Ричарди, вдохновивший Муссолини идеей создания Института Среднего и Дальнего Востока, посредством которого хотели осторожно взять на политический поводок самые ценные культурные круги Китая и Японии. На это не тратили большие финансовые средства, но зато Институту был передан один из роскошных дворцов эпохи Ренессанса. Риму свойственно особо впечатляющее умение убеждать. Институтом Среднего и Дальнего Востока управляют сенатор Джентиле, эрцгерцог Туччи и герцог Аварнский, сын бывшего посла при Венском императорском дворе. Обладающие трезвым умом, эти руководители проделали отличную работу, воздействующую на общественную психологию; не особенно углубляясь в сферу филологии, они занимались активной, в высшей степени важной и близкой народу культурной политикой, умело используя при этом длинный поводок.

Из самых недавних подготовительных попыток следует отметить большую роль графа Мусакодзи и хорошо известного барона Осима. Мы знаем, что на протяжении всей войны с Китаем Япония сражалась лишь одной левой рукой, а правая постоянно находилась наготове в виде сильной резервной армии [с.378] [Квантунской армии] в Маньчжурии. В результате этого были связаны силы, чья длительная скованность была нам не по душе. Урегулирование на границе произошло отчасти при весьма искусном приспособлении к обстоятельствам. Здесь имел место, к примеру, инцидент в Монголии, где японцы и русские пять месяцев вели ожесточенные бои, сопровождавшиеся большими потерями. В то время обе воюющие стороны одновременно получили приказы — одна из Москвы, другая из Токио — положить конец распрям. Затем состоялась впечатляющая церемония, когда в чисто японской традиции на ранее оспариваемом пространстве проводился совместный ритуал поминовения душ павших воинов, во время которого, — несмотря на его религиозный характер и мировоззренческую

несовместимость, — присутствовавший там советский генерал Потапов вел себя безукоризненно. Японцы обставили ритуал как явление высшего психологического порядка. Во главе войск, маршировавших по полю с развернутыми знаменами к алтарю, шел убеленный сединами командующий. Каждый японец непреклонен в убеждении, что души павших воинов присутствуют в этот момент около алтаря, внимая посланию императора. Свидетельством чести советского генерала и сопровождавших его офицеров является выдающееся умение приспособиться к обстоятельствам, сохранить приличия, вынести столь длительную церемонию. Недопустимо, чтобы ее участники повернулись спиной к духам; они должны были отходить на значительное расстояние от алтаря, повернувшись к нему лицом. Было бы кощунством повернуться спиной к мысленно присутствующим духам предков. Этот проникнутый абсолютной верой ритуал, в высшей степени интересный и убедительный с точки зрения психологии народа, произвел глубокое впечатление на присутствующих, умудренных большим опытом в международных делах. Они могли также убедиться, что здесь весь народ без исключения твердо верит в переселение душ, в то, что благодаря подобающим поступкам на благо отчизны во время короткого земного существования в загробной жизни можно разместиться наверху, а из-за промахов упасть вниз. Чувство, что весь народ — за исключением немногих вольнодумцев, стремящихся скрыть свои ощущения, — проникнут таким убеждением, дает ему невиданную силу, сплоченность, готовность к самопожертвованию. Наконец, в трансконтинентальном соединении в силу мировой политической необходимости геополитика с ее безмерно достигаемыми и достижимыми пространственно-политическими преимуществами преодолела идеологическое сопротивление. Такому ходу событий помогла и даже толкала к нему не в последнюю очередь двойная игра британской политики. Хилая линия европейского сотрудничества была поддержана лордом Галифаксом, вероятно, для вида, намного более сильная при противниках Чемберлена подготовила войну, и она до тех пор оттягивалась, пока вооружение не продвинулось достаточно далеко. [с.379]

Рассмотрим совершенно трезвым взглядом геополитическую силу Евразийского пакта в связи с переговорами о торговом договоре между Японией и Россией, начавшимися 7 декабря на конференции в Чите. Здесь мы имели на своей стороне Союз Советских Республик с политически весомым пространством 21.352.571 кв. км (без отошедшей к нему Новой Земли), с 13 тыс. км береговой линии и 182 млн. населения. Мы имеем Японию с ее примерно 2 млн. кв. км территории (без учета того, что выходит за ее собственные границы, и надежных союзников), протяженной береговой линией и 140 млн. населения.

Костяк собственно рейха с военно-политической точки зрения составляют лишь 73 млн. человек, однако в его распоряжении рабочая сила в 140 млн… В противовес этому мы действуем на западном фланге блока прежде всего своим интенсивным вкладом в культуру и экономику, а не пространственно-политическими размерами, как другие партнеры. В нашем распоряжении 1 млн. кв. км (а также право еще на 3 млн. кв. км в колониях) и 87-100 млн. населения. Италия (уязвимая со стороны моря и стоящая перед необходимостью переноса центра тяжести на морские и воздушные силы) находится в центре между океанскими и континентальными условиями бытия, ее береговая линия составляет 25 тыс. км, а людские резервы — 57-60 млн. человек. Если мы суммируем эти цифры и сравним их с тем потенциалом, на который опирались в [первую] мировую войну центральные державы Европы, ввязавшиеся в подобную игру, то становится очевидной с точки зрения геополитических данностей неслыханная разница между “тогда” и “сегодня”.

Открываются огромные перспективы, если удастся выстроить этот смелый курс большой евро-азиатской континентальной политики и довести его до конца, используя все заложенные в нем огромные возможности, побочным процессом которого являлась бы самостоятельность и независимость Индийского государства. От молодежи и пожилых людей я не раз слышал мнение, будто Индия хочет получить лишь статус доминиона и защиту со стороны британских вооруженных сил. Но не об этом идет речь среди авторитетных умов и личностей, с которыми я лично знаком; во всех поисках их конечная и самая сильная цель — независимость. Только одному они не верили никогда, а именно что мы всерьез намерены оказать ей помощь в борьбе за независимость.

Мы видим неслыханную перемену в общественном мнении Индии, когда впервые стало известно о заключении между Германией и Россией пакта о ненападении. До этого момента фразеология англо-индийских газет была пронизана мыслью сделать весь мир безопасным для демократии; ради этой цели Индия готова отправиться в окопы. Но мнение радикально изменилось с появлением внушительной тени европейской континентальной политики. С тех пор дело продвигается дальше. Советы могут определенно обострить для Англии трудности в Индии. Достаточно уже того, если туда будут поступать деньги, а через перевалы — оружие. [с.380]

Внушительная демонстрация европейско-азиатскои континентальной политики — столь ослепительной в своем влиянии на массы — была подготовлена многими отдельными акциями; это не прыжок в неизвестность, а осмысленное осуществление важной необходимости. [с.381]

ПРИМЕЧАНИЯ

Из всех произведений К. Хаусхофера, включенных в данный том, работа “Континентальный блок”, несомненно, является наиболее спорной. Здесь ученый-эрудит вступает в противоречие с ангажированным публицистом, взявшим на себя явно несостоятельную задачу, а именно оправдать политику гитлеровской Германии, развязавшей вторую мировую войну. В итоге здравые мысли и рассуждения автора перемежаются с искаженными фактами, а то и откровенным вымыслом.