О, Иерусалим!

Коллинз Ларри

Сидевшие внутри машин вынуждены были закрыть окна. В машинах становилось нестерпимо жарко. Звуки пуль, лязгающих по бронированной обшивке, слились в сплошной грохот. Через пулеметную щель Рашкес пытался разглядеть атакующих, но видел лишь валуны да густой сосновый лес над дорогой.

Впереди маячил перевернувшийся и упавший в кювет бульдозер.

Грузовик, следовавший за ним, тоже наскочил на мину. Он опрокинулся набок и загородил дорогу на Иерусалим. Сзади раздавались тупые звуки лопающихся шин. Утреннее небо светлело, и Рашкес мог разглядеть белые перышки пара над теми грузовиками, которым пули угодили в радиаторы. Командир в своем "хиллмане" носился

вдоль автоколонны, как пастушеский пес, который лает на стадо, и орал водителям, чтобы они перестали сбиваться в кучу. Те не слушали его, и задние грузовики продолжали напирать. Вскоре между машинами не осталось ни малейшего просвета, так что вся автоколонна превратилась в удобную компактную мишень.

Командир приказал Рашкесу проехать вперед и вывезти людей из перевернувшегося бульдозера. Когда Рашкес подвел свою машину к бульдозеру, из-под него выбралось пять человек: они опрометью кинулись к "сендвичу" и укрылись в нем. Затем "сендвич" двинулся к лежавшему поперек дороги грузовику.

Бронированная дверца была плотно закрыта. Рашкес увидел, что из кабины на асфальт стекает тонкая струйка крови. Кузов был объят пламенем, которое уже подбиралось к кабине и к расположенному под ней бензобаку. Рашкес крикнул водителям, находившимся в грузовике, чтобы они открыли дверцу. Ему никто не ответил. Огонь бушевал совсем рядом с кабиной...

— Они мертвы, — сказал кто-то.

Броневик Рашкеса начал было отъезжать от грузовика, но в этот момент ручка дверцы задергалась. Двое людей выскочили из "сендвича" и поползли к грузовику. Под огнем арабов они попытались открыть дверцу кабины.

— Внутри кто-то стучит! — крикнул один из них.

Они снова и снова пытались открыть дверцу; Рашкес видел ужас и отчаяние на их лицах. Струйка крови продолжала стекать на асфальт. Огонь приближался к бензобаку. Наконец Рашкес приказал своим людям вернуться в "сендвич". Рашкес и его товарищи не могли отвести взгляда от опрокинувшегося грузовика. Струйка крови по-прежнему текла и текла на асфальт. Снова — едва заметно — дернулась ручка дверцы кабины. А затем пламя добралось до бензобака, и машина потонула в оранжевом пламени.

Арабы из окрестных деревень уже мчались с воем и гиканьем делить добычу. Прошел час, два часа, шесть часов. Жара в машинах сделалась невыносимой, люди разделись до трусов.

Боеприпасы были на исходе. Наконец по радио был получен приказ отступить. Грузовики, которые еще могли двигаться, стали пятиться задним ходом — почти все на спущенных шинах.

Броневики прикрывали отступление, сталкивая в кюветы вышедшие из строя машины, чтобы освободить шоссе. Покидая место битвы, Рашкес видел, как, испуская торжествующие крики, толпы арабов катятся вниз с горных склонов и набрасываются на брошенные на дороге машины.

Вечером этого дня в окрестных арабских деревнях — в Бейт-Масхире, Сарисе, Кастеле и других — шел пир горой: феллахи объедались консервами, которых с таким нетерпением ждали голодные евреи Иерусалима.

Хагана оставила на дороге девятнадцать машин — почти половину автоколонны, вышедшей из Хульды, среди них — шестнадцать грузовиков и два бронированных "сендвича". Девятнадцатая машина, в почти неповрежденном виде отбуксированная с места сражения, стала личным победным трофеем Гаруна Бен-Джаззи: это был "хиллман" командира автоколонны. В Иерусалиме утром этого дня Дов Иосеф получил радиограмму с сообщением о том, что из Хульды вышла автоколонна в сорок грузовиков. Вечером секретарь принес сообщение, что автоколонна не придет.

Впервые

после 29 ноября ни одной машине не удалось прорваться в Иерусалим. Дов Иосеф в отчаянии опустился в кресло. Постепенно он понял, что это означает.

"Теперь мы в осаде", — подумал он.

Часть третья. Иерусалим: город в осаде

20 марта 1948 года — 13 мая 1948 года

18. Дом в преисподней

Бараки поселенцев глядели с голой вершины холма на дорогу, почти такую же древнюю, как сами странствия человека. Эта дорога соединяла Иерусалим, город царя Давида, с Хевроном, городом патриархов. Киббуц Кфар-Эцион находился на полпути между двумя городами и призван был защищать Иерусалим с юга.

Четыреста пятьдесят мужчин и женщин — жителей Кфар-Эциона — уже в течение нескольких месяцев жили точно в осаде. Давид Шалтиэль рекомендовал Тель-Авиву оставить Кфар-Эцион и эвакуировать людей.

Собственно, Кфар-Эцион представлял, собою не одно, а целых четыре связанных между собой поселения — так называемый Эционский четырехугольник. Основание Кфар-Эциона было попыткой восстановить еврейское присутствие в горной Иудее, в то же время Эцион был стратегическим опорным пунктом к югу от Иерусалима. Но хевронские арабы рассматривали создание Эционского четырехугольника как посягательство чужаков на их исконные земли.

Решение Генеральной Ассамблеи ООН от 29 ноября 1947 года о разделе Палестины, столь радостно встреченное евреями в других частях страны, было воспринято поселенцами Кфар-Эциона со смешанными чувствами. Киббуц, который они с таким трудом создавали и строили, оказывался на территории, отходившей не к еврейскому, а к арабскому государству. Арабы отлично понимали, какую угрозу их коммуникационным линиям представляет Кфар-Эцион. Не тратя времени даром, они начали атаковать киббуц. Не прошло и двух недель со дня голосования в ООН, как еврейская автоколонна, направлявшаяся из Иерусалима в Кфар-Эцион, попала под Вифлеемом в засаду — десять из двадцати шести человек, ехавших в автоколонне, погибли, а машины достались арабам в качестве трофеев. С этого дня Кфар-Эцион практически все время находился в осаде.

В январе из киббуца под конвоем британских солдат были эвакуированы женщины с маленькими детьми. Вскоре после этого арабы массированными силами атаковали Эционский четырехугольник. Атака была отбита после кровопролитного боя, длившегося целый день. Через четыре дня тридцать пять бойцов Хаганы пытались с боем добраться до Кфар-Эциона из Иерусалима, но все до одного погибли. В киббуце была расчищена примитивная посадочная площадка, и защитники Кфар-Эциона стали первыми, кому помогла авиация Хаганы.

Командование Хаганы должно было решить, следует ли эвакуировать поселенцев вместе с остатками снаряжения и провизии под британской охраной в Иерусалим, усилив тем самым его гарнизон, либо, наоборот, послать киббуцу подкрепление, боеприпасы и продукты. За второй вариант стоял Игаэль Ядин, молодой археолог, руководивший отделом планирования операций в штабе Хаганы в Тель-Авиве. Он считал, что Кфар-Эцион — это "бастион, который защищает Иерусалим от нападения с юга". Ядин лично приказал Шалтиэлю послать в Кфар-Эцион автоколонну, загрузив ее всем, что только мог Иерусалим уделить. Чтобы возглавить эту операцию, Игаэль Ядин снова послал в Иерусалим Михаэля Шахама — офицера Хаганы, который организовал взрыв отеля "Семирамида". Успех операции зависел прежде всего от быстроты.