О Китае
Шрифт:
При таком положении дел увеличить объем торговли сверх того, что уже имело место, представлялось невозможным. У Англии не было ничего, что Китаю было бы нужно, а Китай уже дал Англии все, что позволяли его божественные правила.
Расценив свое дальнейшее пребывание в Китае как безнадежное, Маккартни решил вернуться в Англию через Гуанчжоу. Уже приготовившись к отъезду, он обнаружил, что, как только император решительно отказался от британских предложений, мандарины стали, пожалуй, более внимательными. Маккартни задумался: а вдруг за этим что-то кроется? Он попытался это выяснить, но китайцы ограничились лишь проявлением дипломатической вежливости. Поскольку варвар-проситель, по-видимому, не понимал всякие тонкости, к нему относились в соответствии с императорским эдиктом на грани применения угроз. Император заверял короля Георга в том, что ему известно о расположении «его острова вдали от других стран, отрезанного от остального мира широкими морскими просторами». Китайская столица,
«С учетом всех перечисленных в деталях фактов твоим непременным долгом является принять с почтением мои чувства и подчиниться этим указаниям отныне и на все времена, дабы ты мог получить благословение о вечном мире» [64] .
Император, явно незнакомый с дикой ненасытностью западных лидеров, играл с огнем, хотя и не понимал этого. Вывод, с каким Маккартни покидал Китай, не предвещал ничего хорошего:
«Парочка английских фрегатов по своей мощи превзошла бы все военно-морские силы этой империи… за полтора летних месяца они бы полностью прекратили всю навигацию вдоль ее берегов и поставили бы население приморских провинций, живущее в основном за счет рыболовства, на грань вымирания от голода» [65] .
64
Второй указ Цяньлуна королю Георгу III (сентябрь 1793) см. in Cheng, Lestz, and Spence, eds., The Search for Modern China: A Documentary Collection, 109.
65
Macartney's Journal, in An Embassy to China, 170.
Каким бы излишне высокомерным ни выглядело сейчас поведение китайцев, следует помнить – такой стиль применялся веками в процессе становления и поддержания масштабного международного порядка. Во времена Маккартни преимущества от торговли с Западом были далеко не столь очевидны: поскольку валовой внутренний продукт Китая приблизительно в семь раз превышал английский, возможно, императору было бы простительно думать, что именно Лондон нуждался в помощи со стороны Пекина, а совсем не наоборот [66] .
66
Angus Maddison, The World Economy: A Millennial Perspective (Paris: Organisation for Economic Cooperation and Development, 2006), Appendix В, 261, Table В -18, «World GDP, 2 Countries and Regional Totals, 0-1998 A.D.».
Императорский двор, без сомнения, поздравлял себя с тем, как ловко он обошелся с варварской миссией, каких больше не повторялось в течение 20 с лишним лет. Но причиной тому стала, скорее, не умелая китайская дипломатия, а наполеоновские войны, поглотившие все ресурсы европейских государств. Новая британская миссия появилась у берегов Китая в 1816 году, сразу же вскоре после свержения Наполеона. Ее возглавил лорд Амхерст.
На сей раз задержки из-за протокола переросли в физическое столкновение между британскими посланцами и придворными чиновниками, собравшимися в комнате перед тронным залом. Когда Амхерст отказался выполнить обряд коу тоу перед императором, которого китайцы назвали «Владыкой Вселенной», его миссия тут же и закончилась. Принцу-регенту Великобритании было приказано проявлять «сдержанность», если он хочет «добиться прогресса в переходе к цивилизованным отношениям»; и в довершение указано на то, что больше нет необходимости направлять миссии и «доказывать, что вы действительно наши вассалы» [67] .
67
Cm. Jonathan Spence, The Search for Modern China (New York: W. W. Norton, 1999), 149–150; Peyrefltte, The Immobile Empire, 509–511; Dennis Bloodworth and Ching Ping Bloodworth, The Chinese Machiavelli: 3000 Years of Chinese Statecraft (New York: Farrar, Straus & Giroux, 1976), 280.
В 1834 году английский министр иностранных дел лорд Пальмерстон направил еще одну миссию, решив добиться большого прорыва. Пальмерстон, известный как человек, слабо разбирающийся в тонкостях регламентаций Цинской династии, направил морского офицера – шотландца лорда Напье – с инструкциями, противоречащими одна другой. С одной стороны, требовалось «быть законопослушными и соблюдать обычаи Китая», с другой – одновременно просить установления постоянных дипломатических отношений и размещения британского посольства в Пекине,
68
Peter Ward Fay, The Opium War, 1840–1842 (Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1975), 68.
После прибытия Напье в Гуанчжоу он и местный губернатор попали в тупиковое положение: каждый из них отказывался принимать письма другого, считая унизительным общаться с лицом такого низкого уровня. Напье, к тому моменту получившему от китайских властей прозвище Старательный обманщик, стал повсюду в Гуанчжоу развешивать плакаты воинственного содержания, написанные при содействии местного переводчика. Судьба сама распорядилась в пользу китайцев, избавив их от заносчивого варвара, когда оба – и Напье, и его переводчик – подхватили малярийную лихорадку и покинули сей мир. Однако перед отбытием Напье обратил внимание на Гонконг, малонаселенные скалистые острова, чьи воды, по его мнению, могли бы послужить отличной естественной бухтой.
Китайцы могли вздохнуть с облегчением, в очередной раз принудив мятежных варваров уступить. Но с тех пор англичане больше никогда не приняли отказа. С каждым годом британская настойчивость росла и принимала угрожающий характер. Французский историк Ален Пейрефит так обобщил реакцию в Великобритании на итоги миссии Маккартни: «Если Китай остался закрытым, то двери должны быть вышиблены тараном» [69] . Все дипломатические маневры Китая и его резкие отказы только откладывали неизбежность наступления того момента, когда будет принято во внимание существование современной международной системы, сформированной в соответствии с замыслами европейцев и американцев. Этот учет реалий принесет китайскому обществу самое мучительное социальное, интеллектуальное и моральное напряжение за всю длинную историю огромной страны.
69
Peyrefitte, The Immobile Empire, xxii.
Столкновение двух миропорядков:
Опиумная война
Само собой разумеется, влиятельные западные промышленные державы не собирались долго мириться с таким дипломатическим механизмом, на основании которого их называли платящими «дань» «варварами» или жестко регламентировали сезонную торговлю в одном-единственном порту Китая. Китайцы со своей стороны соглашались лишь на ограниченные уступки аппетитам западных торговцев, стремящихся к «выгоде» (по конфуцианским понятиям, не совсем достойный с точки зрения морали принцип). Но что совершенно не укладывалось у китайцев в голове, так это утверждение западных посланцев о том, что Китай является всего лишь одним государством среди многих подобных и что ему нужно смириться с постоянным присутствием в китайской столице варварских посланников.
Для современного человека ни одно из изначальных предложений западных гонцов не кажется каким-то особенно оскорбительным с точки зрения западных стандартов: цели свободной торговли, постоянные дипломатические контакты и постоянные посольства мало кого обижают сегодня, и к ним относятся как к обычному методу ведения дипломатии. Однако кульминацией конфронтации стал один из позорнейших аспектов западного вторжения: настойчивое требование неограниченного ввоза опиума в Китай.
В середине XIX века опиум был разрешен в Англии и запрещен в Китае, хотя огромное число китайцев потребляли его. Британская Индия являлась центром выращивания большей части мирового производства мака в мире. Английские и американские торговцы совместно с китайскими контрабандистами проворачивали быстрый бизнес. Опиум, по сути, сделался одним из немногих видов иностранных товаров, попадающих на китайский рынок; изделия известных британских марок отвергались как ничего не значащие или уступающие по качеству китайским товарам. Представители цивилизованного Запада расценивали торговлю опиумом как позор. Торговцы, естественно, не очень-то стремились прекращать выгодную торговлю.
При цинском дворе обсуждался вопрос о легализации опиума и организации его торговли, однако в конечном счете было решено покончить с опиекурением, разрушив и ликвидировав всю сеть. В 1839 году Пекин направил Линь Цзэсюя, опытного и хорошо подготовленного чиновника, закрыть торговлю в Гуанчжоу и заставить западных купцов подчиниться официальному запрету. Линь, будучи мандарином традиционно конфуцианского образца, решал проблему так, как любой другой вопрос, касающийся упрямых варваров: путем сочетания силы и увещевания. Прибыв в Гуанчжоу, он потребовал от западных торговых миссий собрать все опиумные ящики и уничтожить содержимое. Когда приказ Линя не был выполнен, он установил блокаду всех иностранцев, включая даже тех, кто не имел ничего общего с опиумной торговлей. На их фабриках объявили: блокада будет снята только после сдачи контрабанды.