О кораблях и людях, о далеких странах
Шрифт:
– Копченая колбаса! Не меньше полкило!
– определяет Эрвин.
Франц хватает бутылку.
– Водка!
– Откуда у тебя это?
– спрашивает Эрвин.
Гейнц рассказывает.
– А нас одной капустой кормят! Вот гады!
– слышно, как Эрвин скрежещет зубами.
– Надо бы об этом капитану сказать!
– замечает Руди.
Куделек хохочет:
– Хотел бы я взглянуть на рожу Медузы, когда он полезет в ящик для спасательных поясов.
– Да уж!
– Франц все время думает о бутылке с водкой. Пошли все вместе
– Чтобы твои девчонки все слопали?
– возмущается Гейнц.
– Если мы решим докладывать, нам нельзя ни к чему прикасаться. А мы должны доложить, не то они и дальше будут нас обкрадывать. Капитан должен обо всем знать!
– решительно заявляет Руди.
– А вдруг он спросит, кто нашел портфель?
– задает вопрос Гейнц испугавшись.
– Я скажу, мне надо было в гальюн, я и пошел туда поискать бумажку.
– Тебе туда и ходить нельзя! Мостик не для нашего брата, - вставляет Куделек.
– Скажу, что мне приспичило.
– Давай лучше все сами сожрем!
– предлагает Гейнц.
Руди и Куделек против. Эрвин тоже за то, чтобы боцману и повару влетело.
– Но прямо к капитану я бы не пошел. Давай скажем сперва Глотке.
– Глотке?
Ребята, подумав, соглашаются. Трое из них должны отправиться к боцману и рассказать ему, что Руди нашел портфель, а Гейнц сказал, что это портфель боцмана Хеннигса. Пусть, дескать, он, Глотка, доложит обо всем капитану.
Наконец ребята выбираются из ящика и идут на палубу. Гейнц забегает в спальню и прячет портфель себе под подушку; затем снова догоняет товарищей.
Боцман играет на аккордеоне. Ребята приближаются к баку, где собралась вся остальная группа. Юнги сидят, прислонившись к брашпилю, и напевают.
Яркий свет фонаря бросает черные тени на ребячьи лица, и тени эти пляшут, как только ребята принимаются в такт музыке покачивать головой. Руди улыбается Кудельку, а тот даже глаза закрыл.
Боцман Глотка затягивает новую песню о гамбургской "старой калоше", и Руди невольно прислушивается. Хорошо поет боцман. Голос у него точно бархатный. "Он-то нам поможет!" - решает Руди про себя.
– Вот ведь безобразие какое, - говорит боцман Глотка, роясь в большом ящике стола.
– Черт знает, что за свинство! Но я сейчас не могу к капитану пойти... Мне надо, видите ли... мне надо срочно побывать на берегу. Но я вам советую сходить к боцману Иогансену, уж он вам не откажет. Вот ведь безобразие какое! Но это вы правильно решили... Такое дело нельзя замалчивать...
Когда ребята уходят, боцман опускается на койку и долго смотрит на пол, ничего не видя перед собой. "Вот ведь проклятие!
– думает он.
– И ребята пришли ко мне, пришли к своему боцману... и все ведь так оно и есть, как они говорили, а я?.." Боцман гасит окурок каблуком прямо на полу посреди каюты. Ему не сидится. Он бегает взад и вперед, но, увидев себя в зеркале над умывальником, останавливается,
– Эх ты, шляпа!
– шипит он своему отражению. Наконец, словно устав, он опускается на стул и снова закуривает.
Когда-то ведь и он был таким, как эти ребята. И он не мог выносить несправедливости. Протестовал против муштры. Еще в первую войну, когда его хотели заставить прыгать по-лягушачьи на плацу перед казармой. Три дня строгого ареста влепили тогда ему. Позднее - война уже кончилась - он снова взял винтовку в руки. В Гамбурге это было, в двадцать третьем, в дни восстания рабочих.
Снова его заперли в настоящую тюрьму, продержали там целую неделю.
Год спустя его опять сцапали. Стачка. Бастовали за прибавку 10 пфеннигов в час. Полицейский ему чуть голову не проломил своей резиновой дубинкой и обозвал "красной свиньей". Тогда он и вышел из партии. Перестал бывать на демонстрациях и митингах. И работу тогда потерял. Много у него было свободного времени, но о товарищах своих старых он больше не думал. Ну, а когда Гитлер пришел к власти, Ламмерс записался в штурмовики, потому что думал: так скорей на работу устроишься.
Теперь-то он рад, что взяли на учебное судно. Получает он, правда, немного, но ему немного и надо. С тех пор как жена, Эрна, померла от чахотки, ему не о ком заботиться, кроме себя самого. Слава богу, что у них детей не было.
Правда, Старик требует, чтобы он орал на ребят погромче. Ну и бог с ним. Только бы была работа и оставили бы в покое... Ясно, что ребята его группы думали... но разве они знают его заботы? Нет, неохота ему, чтобы его опять пo голове лупили. А стоит только вмешаться в это дело...
А хороши парни! Правильно поступают! И все из его группы. Да, да, его группа кое-чего да стоит!
Боцман встает, потягивается. Мимолетная улыбка скользит по его лицу. Вдруг он хлопает себя по лбу:
– Вот черт! Придется ведь теперь на берег идти!
По палубе стучит дождь.
– Кто из вас нашел этот портфель?
– спрашивает боцман Иогансен.
Взглянув на Сосунка, Руди поднимает руку.
– Ты случайно зашел на бот-дек?
Руди краснеет.
– Да, я хотел посмотреть, нет ли в ящике бумаги... Руди хорошо знает, что он собирается сказать боцману.
– Хоть нам и не положено туда ходить - тамошняя уборная только для боцманов, но мне так приспичило.
– Руди говорит не запинаясь. Он ведь придумал целую историю,
– Погоди, погоди! А где ты был до этого?
– прерывает его боцман.
– Внизу.
– Что ж, у вас там разве нет уборной?
– Есть, но... знаете...
– Руди оглядывается, ища Гейнца. Лицо его так и пылает.
Боцман Иогансен подходит к нему вплотную:
– А ну-ка, смотри мне прямо в глаза!
Руди делается страшно. В голове у него все мешается.
Но он же вызвался взять все на себя. Гейнц-то струсил!
"Только бы мне не сбиться! Надо все рассказывать так, как придумал".