О кораблях и людях, о далеких странах
Шрифт:
Ночь. Сквозь туман виднеются желтые огни. Цепочка тусклых огней медленно приближается к "Сенегалу" и постепенно превращается в ряды иллюминаторов в борту огромного корабля, стеной надвигающегося на "Сенегал".
Расстояние между судами не больше десяти метров.
– Вот так махина!
– говорит Руди Кудельку, но Куделька уже нет рядом с ним.
Руди подходит к самому борту. Чужой корабль надвигается все ближе, но движение его замедлилось. Расстояние между бортами - метра четыре, не больше. Нижний ряд светящихся иллюминаторов -
– Чего головы высовываете? Уберите скорее!
– кричит матрос, и люди на другом корабле, как будто поняв его, спешно завинчивают иллюминаторы. Но за толстыми стеклами все еще виднеются лица. Среди них - женщины и дети.
Вода между бортами кораблей вздымается фонтанами, винт бешено крутится, чтобы оторвать "Сенегал" от колосса. Впереди Руди слышит, как на мостике кричат и ругаются.
– Полундра! Отойди от фальшборта!
– слышится голос капитана.
Оба корабля плывут вплотную рядом, и, хотя ветра никакого нет, их покачивает на волнах, взбитых собственными винтами. Внезапно начинает реветь сирена "Сенегала".
Руди застыл, вцепившись в поручни, и с ужасом таращит глаза на ряд освещенных иллюминаторов. В одном из них он видит, как женщина пытается поскорее задернуть занавеску. Сам он отскакивает от борта, лишь когда палубные надстройки обоих кораблей с грохотом сталкиваются и ломаются. Кто-то хватает его за руку и отдергивает назад.
Он падает и только в этот момент понимает, что происходит вокруг. С ужасом он ждет, что вот-вот столкнутся оба корабля, он обхватывает голову руками, чтобы защитить ее от удара. Но корабли не сталкиваются, и паренек сльн шит лишь, как на палубу падают доски, стекло. Должно быть, разбита лоцманская рубка.
– Поосторожней, паренек!
– говорит кто-то сзади.
Голос дрожит, человек задыхается, как будто он бежал к Руди. Страх внезапно сковывает юнгу, но он все же уверяет:
– Ничего, мне не страшно!
Человек отпускает его, и Руди замечает вдруг, что стоит на палубе в одних трусах. Ему делается сразу очень холодно.
– Теперь все в порядке!
– успокаивает его человек и подходит к фальшборту.
– Ступай-ка к себе в каюту!
– Что-нибудь случилось, боцман?
– спрашивает с мостика первый штурман.
– Все в порядке!
– отвечает боцман, и голос его звучит уже спокойно, как всегда.
Прежде чем отправиться к себе, Руди еще раз смотрит вслед чужому кораблю. Но теперь видна только корма.
Медленно удаляются несколько тусклых огоньков.
3
Еще ночью туман рассеялся. И, когда Руди на следующее утро взбегает по трапу на мостик, чтобы убрать в каютах первого штурмана и капитана, дует свежий нордвест, снова вздымаются пенящиеся валы, с грохотом ударяясь о стальные бока корабля. То и дело через левый борт на палубу залетают соленые брызги, но "Сенегал", грузно переваливаясь с боку на бок, движется вперед.
Руди любит убирать
– Перестанешь ты когда-нибудь орать? У меня и так от твоего крика голова болит!
Руди осторожно ставит ведро с водой, щетку, совок на пол и подходит к койке.
– Опять ты с ведром воды приперся? Что я тебе, свинья, что ли? Без конца тут с водой возишься!
– Сегодня суббота, господин Pay.
– A y вас в Саксонии, что, только по субботам убирают?
Так начинается обычная ежедневная дуэль. Всякий раз, когда Руди убирает каюту "Первого", тот поддразнивает Руди. Сначала юнга очень обижался, но скоро понял, что штурман говорит все это не всерьез, и просто хочет пошутить с Генрихом. И "Генрих" за словом в карман не лезет. Когда он, припертый к стенке, уже не знает, как отвечать на нападки гамбуржца, он начинает хвастаться.
Он хвастается для того, чтобы защитить свою родину.
Сегодня он сперва молчит. Но, разглаживая одеяло, он напряженно думает. Нет, Руди больше не хочет только защищаться, как в первое время. Он собирается перейти в наступление, потому что чувствует: первый штурман шутку понимает.
– В Саксонии у нас каждый день убирают.
– Это потому, что вы такие грязнухи, что ли?
Этот ответ Руди надо сначала переварить. Но вот он уже нашелся:
– Да нет, не потому: вся грязная вода-то у нас стекает в Эльбу, а оттуда течет в Гамбург. И в Дрездене всю грязь выбрасывают в Эльбу. И в Ризе тоже. Ну, а в Гамбурге люди в этой грязи купаются.
– Ну и свиньи же вы!
– ворчит "Первый".
Руди, улыбаясь, взбивает подушку.
– Какие же это мы свиньи? У нас-то Эльба еще чистая. Вы в Гамбурге такой чистой воды и не знаете.
Теперь очередь за штурманом молчать. Перо его скрипит, и Руди даже слышит, как он вздыхает. Юнга задергивает занавеску перед койкой, споласкивает умывальник, кстати всегда чистый.
– Да какая у вас там Эльба!
– начинает немного спустя штурман.
– Ручеек!
– А стоит нам перекрыть этот ручеек, и все корабли у вас в Гамбурге сядут на дно. Без нашей воды Гамбург был бы жалкой рыбачьей деревней.
– Ты что, хочешь, чтобы последнее слово всегда за тобой оставалось?
С минуту оба молчат. Штурман снова что-то пишет.
– Почему всегда?
– говорит вдруг Руди.
Штурман перестает писать, открывает рот, но только откашливается и снова склоняется над ведомостью.
Каюта штурмана небольшая, и каждый сантиметр здесь использован разумно. Над койкой - книжная полка. Руди часто рассматривает корешки. Некоторые книги даже перелистывает. В маленький блокнот он выписал себе авторов и заглавия. Он вообще интересуется книжками. Своих книг у него мало, и за весь последний год он прочел только томик Карла Мая *.