О кораблях и людях, о далеких странах
Шрифт:
Руди краснеет и только кивает в ответ.
Боцман улыбается и как бы молодеет от этого. Вписывая в графу "нет", он так нажимает на перо, что на белой бумаге показывается клякса.
Наконец анкета заполнена. Руди подписывается. Боцман встает. Только теперь Руди заметил, какой он высокий.
– Вахтенный!
– кричит боцман в коридор; тут же к нему подлетает юнга, драивший ручки.
– Покажи новичку
* Гитлеровская молодежная организация.
** Гитлеровская детская организация.
*** Старший группы из 6 - 10 мальчиков
койку и шкаф. Потом сходи в буфетную и принеси ему кружку, ложку и вилку. Пусть устраивается.
Юнга спускается по широкому трапу на жилую палубу, в курсантский кубрик. За ним шагает Руди. Через большие потолочные иллюминаторы сюда проникают солнечные лучи.
Здесь три длинных ряда коек - до сих пор Руди называл такие вещи кроватями. Они стоят парами в два этажа.
Все аккуратно застелены. "Никогда мне так не постелить!" - тяжело вздыхает Руди.
Юнга принимается стелить койку, и Руди неловко пробует помочь.
– Лучше хорошенько погляди, как я это делаю. А уж потом и сам справишься, - советует юнга и натягивает пододеяльник на одеяло.
Руди следит за каждым движением.
А юнга уже заправил одеяло и считает голубые клеточки пододеяльника.
– Сто двадцать восемь квадратов должны быть видны, а остальные положено заправлять под тюфяк.
– А если их будет больше или меньше?
Юнга смотрит на Руди.
– Тут тебя научат считать! Скоро сам все узнаешь. Так вот, гляди, считай точно!
– говорит он и оставляет Руди одного.
Руди Роттер медленно и обстоятельно принимается распаковывать чемоданы.
– С ума сойти! Сто двадцать восемь клеточек! Да кто это будет проверять, сто двадцать восемь или сто двадцать шесть?
– Он подходит к одной из коек, долго считает и признает: - А ведь точно!
Руди опускается на корточки у чемодана и вспоминает: "Жидковат и бледен!" Да лучше уж быть бледным, чем ходить с таким брюхом да еще в подтяжках!
– Ты что, дружок, бай-бай захотел?
Руди испуганно оборачивается.
– Я новенький... чемоданы...
– Он узнает дядьку из домика на пристани.
– Скажи, пожалуйста, "новенький"! Вообразил, что я не вижу? Барахло распакуешь после отбоя. Понял? А теперь катись в канатную!
– Высокий боцман сказал...
– А я сказал...
– Дядька наступает на Руди и тихо рычит: - А я сказал: марш в канатную!
Руди не шевелится.
Дядька вдруг гаркает:
– Не понял?
Руди вздрагивает. Быстро захлопнув чемодан, он вскакивает и опрометью бросается на верхнюю палубу. Дядька все же успевает дать ему здоровенного пинка ногой.
– Хэ-хэ-хэ!
– смеется он Руди вслед.
Руди злится. Ему так и хочется крикнуть: "Да я же еще не зачислен! Только с завтрашнего дня!"
Выскочив на палубу, он чуть не падает: ему под ноги подвернулся толстенный канат.
– Идиот! Проваливай отсюда!
И снова на него налетает какой-то взбесившийся дядька. У Руди слезы готовы брызнуть из глаз.
–
– У этого дядьки густые сросшиеся брови.
Сделав несколько нерешительных шагов, Руди останавливается. Кто-то идет по трапу. "Вот черт, опять, наверное, этот, со сладким голосом!" - решает он, оглядывается в поисках выхода и, увидев маленькую дверцу с надписью "ОО", сначала медленно, затем во весь дух бежит и молниеносно исчезает за дверцей каморки. Спасшись, он глубоко вздыхает. В нос ударяет острый запах карболки.
Руди садится на выскобленную добела крышку и долго смотрит перед собой. Достает платок, вытирает глаза, но ничто не помогает. Он вдруг снова стал маленьким мальчиком, которому так хочется, чтобы его приласкала, утешила мама.
– ...Паршивец! И ты еще в моряки лезешь?
– раздается вдруг на палубе совсем рядом чья-то ругань.
Руди вздрагивает. Ему кажется, что ругают его, и хотя снаружи доносится лишь грохот тяжелой цепи, Руди слышится злорадствующий голос боцмана: "А! Путешественник! Уже причалил после кругосветного плавания? И где? В каком укромном местечке! Ты же хотел стать моряком?.. Хэ-хэ-хэ!"
Руди берет платок, слюнявит его и трет лицо так, что оно начинает гореть. Несколько секунд он рассматривает темные пятна на платке, потом сует его снова в карман, встает, отряхивает рукой пыль и выходит на палубу.
3
В канатной душно и жарко. С длинной балки под потолком свешиваются концы. Добрых два десятка юнг учатся здесь завязывать свои первые морские узлы. Большинство одеты еще в те костюмы, в которых приехали из дому, - почти на всех короткие штаны. И, пока они старательно связывают и развязывают канаты, между ними с важным видом прохаживается корабельный юнга в синей спецовке -" он проверяет работу "новеньких". Это один из тех, кто через несколько дней уже спишется с "Пассата".
Чувствует он себя заправским моряком.
– Не руки - крюки у тебя!
– обращается он к долговязому, с прыщавым лицом, Францу Нагелю.
– Это бабий узел, а не рифовый!
Франц смотрит на свои руки-крюки, подтягивает спустившиеся штаны-гольф, следит за работой ловких пальцев юнги в спецовке.
Рядом стоит коротышка Карл Штассен. У него темные курчавые волосы, и все его зовут "Куделек". Как только юнга отходит на несколько шагов, Куделек спрашивает Франца:
– А дальше-то что было? Старик застукал тебя?
Франц отвечает не сразу: он занят - выдавливает угорь за ухом.
– Ну да! Застукал!.. Мы еще немного постояли за дверью, пока он со своей старухой не ушел в кино, а потом и прошмыгнули. Там еще пироги на столе были. Я знаешь как заправился - чуть пузо не лопнуло. Что, не веришь?
– И семнадцатилетний Франц меряет Куделька, которому едва исполнилось четырнадцать, снисходительным взглядом.
– У меня и карточки ее есть. Да какие! Сам снимал, сам проявлял и печатал. Фотография моя страсть!