О кораблях и людях, о далеких странах
Шрифт:
– Смотри! Такой же росчерк и завитушка. Я тогда еще обратил внимание.
Георг читает: "Эрнст Холлер". Слышно, как список шуршит в руках у Руди. Немного погодя, Георг говорит:
– Фите сразу сказал, что подозревает Холлера и еще д'Юрвиля. Да и остальные не хотели верить, что ты донес.
– А ты?
– Сперва-то я тоже не верил, - отвечает Георг, тряся головой, - но, когда боцман рассказал, что капитан обвинил его в том, будто он, Иогансен, науськивает команду и что он, капитан, этого никогда не допустит, и что, мол, Генрих, к примеру, будет верно служить Гитлеру и на удочку боцмана не попадется,
– Георг улыбается и добавляет: - Пошли к боцману!
Но Руди не идет за ним, он только молча качает головой. Когда Георг возвращается, Руди лежит уже на койке.
Он все убрал и даже постелил койку Георга. Тот только диву дается. А Руди смотрит на него и ждет.
– Я все им рассказал. Только вот не знаю, понял ли Иогансен меня. Он все еще лежит. Тетье говорит, что у него что-то с нервами. И жар у него. Тетье сказал, что он тоже не верил, будто ты донес.
– Иогансен заболел?
Георг присаживается на край койки Руди.
– Ему надо только как следует выспаться. Знаешь, суматоха все эти последние дни. Погоди немного, я сбегаю к Фите и остальным.
Руди молчит. "Неужели Иогансен заболел?" - Эта мысль не выходит у него из головы.
6
Руди тщательно запирает за собою дверь. Он в каюте капитана. И никто не должен знать, никто не должен видеть, что каютный юнга роется в письменном столе Старика. Руди страшно. Долгие часы он ломал себе голову над этим. Целую ночь и полдня. Но он должен найти эту толстую тетрадь и должен найти в ней подпись Холлера. Он должен доказать Иогансену и всем остальным, что он не предатель. Он не предатель! И поэтому ему сейчас надо преодолеть свой страх.
Капитан с самого утра уехал на берег, приказав команде проводить парусное учение. Но сейчас полный штиль.
Тем не менее время от времени сюда доносится тявкающий голос второго штурмана:
– Поднять паруса!
В ответ на это приказание матросы должны мгновенно поднять обе мачты катера и закрепить их. Тюте уже осип от постоянного крика. То и дело слышен его хриплый голос: "Прекратить разговоры!" Но матросы все равно ругаются, ставя паруса. Ведь все это бессмысленно, так как "ейчас полный штиль и до вечера ветер не ожидается. Немного погодя слышится новая команда: "Спустить паруса!" Снова, значит, надо отвязывать концы, скатывать паруса, снова убирать их под банки, наклонять мачты и снимать их.
Тюте кричит: "Скоро вы заткнетесь там?" Только когда мачты аккуратно уложены посередине катера, на некоторое время наступает тишина. Потом опять все сначала: "Поднять паруса!" И так три часа подряд, в самую жару.
Солнце печет. Вот первого штурмана не слышно. Он всегда поднимается вверх по реке, и с "Сенегала" его катер обычно не увидишь.
Руди рад, что его теперь не заставляют принимать участие в учении. Он так старается, что капитан освободил его.
Да и правда, хлопот у него хватает. Каюты подмети, завтрак, обед, ужин подай.
Стол капитана тщательно убран, и Руди должен точно запомнить, где и как что лежало. Он ищет, лихорадочно ищет. Вот она - толстая тетрадь! Руди раскрывает ее и читает последнюю запись.
"После смерти грузчика В/774 (воспаление легких - Pneubionia crouposa)
Это следует расценивать как провокацию со стороны Иогансена. Подобное предположение подтверждается враждебными высказываниями Иогансена по отношению к Германской империи при последующем дознании. В качестве свидетеля вышеописанного присутствовал матрос Эрнст Холлер (см, запись в бортовой тетради от 8.1 II. 38). Холлер скрепил свои свидетельские показания подписью. (Холлер с 1933 г. является членом С А.)" Руди сразу соображает, что нашел не ту книгу, потому что здесь нет подписи Холлера. Но подозрения его уже подтвердились. На всякий случай он переписывает запись из толстой тетради. При этом он забывает о времени. Он дрожит от волнения - только бы его никто не застал здесь!.. Наконец, кончив списывать, Руди убирает письменный стол и, весь мокрый, выбегает на палубу.
Вечером к Руди входит боцман Иогансен. Руди глазам своим не верит, когда боцман пожимает ему руку и говорит:
– Пришел проведать тебя, Руди!
Вот они стоят друг против друга. Руди соскребывает какое-то пятнышко на рубашке, а Иогансен набивает трубку табаком. Сладкий медовый запах плывет по каюте...
– Георг рассказал мне, - начинает боцман и крепко затягивается.
– Вы болели, да?
Иогансен небрежно машет рукой. Руди, застеснявшись, отворачивается. Боцман покашливает. Руди достает ящик из-под сигар с полки над своей койкой.
– Я тут иголкой всю пыль выцарапал! Теперь лодочка как новенькая!
– И он осторожно вынимает долбленочку из ящика, аккуратно складывает папиросную бумагу.
– Свалился я вчера. Да и сегодня утром еще голова кружилась. Ну, а теперь отошел.
Руди не знает, что сказать. За бортом слышится тарахтение катера. Боцман выбивает трубку и говорит:
– Больно ласков с тобой капитан, вот почему мы - и я в том числе - понимаешь, почему...
– Понимаю... понимаю... а капитан подлец!
– Что?!
– Боцман удивленно смотрит на юнгу.
И тогда Руди рассказывает ему все, что знает. Иогансен молча слушает его, снова закуривает, и Руди отдает ему листок с записью из книги капитана.
Ill
Зреет гнев.
– Живая стена.
– Домой.
1
Недвижно стоит корабль на реке. Клубы тумана окутали его словно ватой, только мостик, труба и мачта торчат из нее. Над лесами занимается рассвет, кажется, что на корабле все еще спят, и только из маленькой трубы над камбузом лениво поднимается дымок. Поваренок выливает ведро помоев за борт.
Но матросы в кубрике не спят. Они не спали всю ночь, и в серых сумерках виднеются красные пятна иллюминаторов по борту корабля. Здесь собрались и кочегары. В центре Гейн Иогансен. Руди сидит с Георгом на краю койки Фите. Клаус Прютинг пристроился на табуретке возле дверей.
Разговор ведется почти шепотом. Многое было переговорено за последние часы, но говорили так тихо, что ни Холлер, ни д'Юрвиль, которые лежат на своих койках, ничего не могли разобрать. У Холлера рука на перевязи. Он не может сидеть, не может лежать на спине, и, с тех пор как ему явился "святой дух", он не произнес ни слова. Но он и не доложил капитану, кто был "святым духом" и при помощи каких инструментов он его так основательно обработал.