О лампочке Ильича
Шрифт:
– - Букву не лай, -- говорит сиделец, -- она довоенного качества!
Наконец довел нас до дела один гражданин из Дома крестьянина. Пришли мы с ним к одному частнику: видим мельница на дворе стучит. Входим -- идет шведская машина. Отсечка -- мягкость и чистота, газ -- без дыма, тянет восьмерики плавно, бесшумно, шутя, вся блестит и влечет, как кровная лошадь. Танец, а не работа, шут ее дери! Я понимаю это, я сам электромеханик.
Долго мы вращались около двигателя.
– - Сколько машина стоит, -- спрашиваем, -- со всей гарнитурой --
– - Пять тысяч, -- говорит нам хозяин.
Дней пять мы ходили -- испытывали постав, разбирали машину и торговались.
Сошлись на трех с половиной тысячах. Ведь машина сорок сил, да причиндалу сколько.
А денег у нас три тысячи двести. Поговорили с хозяином -- согласился обождать триста рублей.
Тогда мы вошли во владение машиной и мельницей, пошли в сельскохозяйственный банк и заложили все благоприобретенное за две с половиной тысячи. На эти деньги мы окончательно расплатились за двигатель и купили в тресте динамо, два маленьких электромотора для молотьбы, приборы, щиты, провода, лампы и прочее.
И начали мы возить имущество в Рогачевку. Сопровождал Прошка -- ездил и ужасал встречных мужиков.
– - Прокоп Палыч, нюжли ж взаправду светить и молотить оно будет?.. А я так думаю, не двинется оно -- все же мертвый минерал...
– - А ты пойди -- тронь, -- отвечал Прошка, показывая на какой-нибудь изолятор на возу.
– - Тронь, Матвей, пальцем! Да не бойся -- тебе приятно станет...
– - Да ну тебя к шуту -- изувечит еще...
– - Ага, а говоришь, мертвый минерал: это энергетик, тайная живность...
Кредитное товарищество дало нам амбар под станцию -- туда и свезли все. Начали мы орудовать с братом и Прошкой. Привезли цемент и начали класть фундаменты под двигатель и динамо.
Утром поедим в саду печеных яблок с молоком -- и до вечера на электростроительство. От народу в амбаре работать было нельзя: каждый указывает и советует, но и помогали иногда.
Собрался раз в кредитном сход о налоге, исчерпали повестку дня, я вышел и говорю:
– - Трудно, граждане, втроем станцию -- завет Ильича и основу социализма -- строить. Нужна ваша помощь. Свезите нам из лесничества столбы, ошкурите их и вкопайте вдоль по улице, как мы укажем. Затем я полагаю, что бесплатно следует провести электричество только безлошадным и неимущим, по списку комитета взаимопомощи, а остальным по десять рублей с хаты, если идет линия по их улице.
Мне говорят:
– - Правильно, Фрол Ефимыч, -- устроим! Видим твои старания, от забот борода облупилась!..
Тогда дело наше пошло спорее: мы с братом установку делаем, а мужики под руководительством Прошки столбы вкапывают, линию тянут и вводы в хаты втыкают по особому списку, а богатых проходят мимо: если хочешь свету-силы, вноси десять рублей.
Прошка сидит на столбу и верховодит:
– - Кузька, глянь, как столб твой стоит, --
– - Егорка, давай голую магистраль, сними валенки, чего ноги паришь!
– - Петруха, неси харчей из дома, скажи: Прошка требует.
– - Эх вы, жлоборатория, да разве так тянут провод -- это вожжи, где же тут напряжение пойдет? Его ветер сдует. Тяни втугачку, сопля, жми до пупка -- технически трудись!
Вечером мужики наблюдают:
– - До чего ж ходовит Прошка -- огнем горит: глянь, с версту уже протянули. Ты скажи, и не обидчив! И сам смеется -- и все ребята грохочут...
Когда у Прошки затекали руки и ноги, он слезал со столба и выплясывал из себя тут же всю усталость. Тогда все бросали работу и сбегались к нему. Прошка, поплясав и поорав, сразу смолкал и уставлялся своими белыми глазами на толпу:
– - По местам, электромеханики, аль инженера не видали?
Довольные "электромеханики" расходились на работу.
По вечерам мы задумчиво отдыхали. Машины уже собраны и блестят, по соломенному селу ходит влажный осенний ветер, а Прокофий греет ужин.
* * *
Наконец настал день пятое ноября. Мы сделали деревянную звезду с лампами, через улицу протянули гирляндой тридцать ламп, а самая улица освещалась десятью фонарями на версту.
Кроме того, на площади против станции поставили две молотилки с электромоторами и подвезли хлеба к ним.
Ночью втихомолку мы попробовали станцию: впрягли в двигатель всё -- и динамо, и постав, и рушку, и обойку. Двигатель пошел мерно и без натуги. Улица засияла огнями, звезда в разноцветных фонарях светила с крыши дома кредитного товарищества на десять верст через село в степь, в ста хатах тоже загорелись лампы, -- мужики в смятенье проснулись, заплакали дети, бабы их начали кутать и выносить на улицу, но в ту осеннюю ночь на улице тоже горел электрический свет.
По селу началась горячка. Народ бежал к станции, радуясь и тревожась, угрожая и удивляясь. Всех охватило смутное чувство, и сон в селе пропал.
А предприятие наше было на полном ходу и жутко гудело таинственной силой.
Прошка стоял у распределительного щита и следил за приборами, мы с братом мотались от двигателя к мельнице, от мельницы к молотилкам, устраняя неполадки, слушая ход и дыхание механизмов.
Над селом плыло великое зарево, за околицей гремели чьи-то убегающие телеги по заквоклой обмерзшей земле.
Был третий час ночи.
Тогда я крикнул человеку на щит:
– - Прокофий, запри нефть, включай реостат, вырубай село, кредитное и улицу!
И Прошка ответил:
– - Есть, механик, -- вырубай ток!
Свет погас всюду, и сразу все ослепли от вновь нагрянувшей страшной ночи.
Полуодетый народ стоял в полном молчании: он ошалел и поник.
– - Прокофий, переведи ремень на холостой шкив, пусти двигатель, затем прекрати нефть, открой все краны и продуй машину!